Актовая речь кандидата богословия, доцента ОЦАД иерея Илии Соловьева на Актовом дне Общецерковной аспирантуры и докторантуры им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия 3 октября 2025 года.
Служение святителя Тихона (Беллавина) в Москве пришлось на сложное революционное время, начавшееся после отречения от прародительского престола императора Николая II. Пришедшее к власти Временное правительство в своей церковной политике руководствовалось принципом предоставления Церкви свободы в решении вопросов ее внутреннего устройства, для чего предполагался созыв Всероссийского Поместного Собора в Москве. Однако в первый период существования правительства большое влияние на церковную жизнь оказал «революционный» обер-прокурор В.Н. Львов которого святитель Тихон назвал «барином, одетым в красную рубашку»[1]. В своей деятельности Львов стремился «демократизировать» Церковь и привести ее в соответствии с принципами, положенными в основу новой революционной жизни. Отсюда его порой страстное желание провести чистку в среде дореволюционного епископата, осуществить коренные кадровые перемены в церковном управлении вплоть до замены состава Св. Синода из которого, в числе прочих, был удален и архиепископ Тихон (Беллавин).
Летом 1917 г. архиепископ Тихон был избран на Московскую кафедру и возведен в сан митрополита. «Москва, - вспоминал член Синода протоиерей Александр Рождественский, - торжественно и радостно встретила своего первого избранника-архипастыря. Он скоро пришелся по душе москвичам, и светским, и духовным. Для всех у него находился ровный прием и ласковое слово, никому не отказывает он в совете, в помощи. Скоро оказалось, что владыка охотно принимает приглашения служить в приходских церквях, - и вот церковные причты и старосты начинают наперебой приглашать его на служения в приходские праздники, и отказа никому нет»[2].
Тем временем в России полным ходом шла подготовка к созыву Всероссийского Поместного Собора, который был открыт 15 августа 1917 г. в Москве. Председателем Собора был избран митрополит Тихон, однако реальным его председателем стал митрополит Арсений (Стадницкий), под руководством которого было проведено 140 из 170 соборных заседаний[3].
Важнейшим вопросом соборной работы стало обустройство Высшего церковного управления, при этом предполагалось создать особую соборную систему, предусматривавшую участие в делах церковного управления клира и мирян. Составной частью этой системы должен был стать Всероссийский Патриарх. Однако нормальная, полноценная работа Собора сделалась невозможной из-за прихода к власти большевиков. Политическое положение в стране, угроза закрытия Собора по образцу разгона Учредительного собрания и, наконец, уличные бои в Москве подтолкнули Собор к скорейшему избранию Патриарха.
Новая большевистская власть очень скоро обозначила свое отношение к Церкви через ряд практических мероприятий. Одним из первых таких шагов стала реквизиция с применением вооруженного насилия[4] синодальной типографии в Москве, что привело к прекращению издания центральной церковной газеты - «Всероссийского церковно-общественного вестника» и ряда других изданий, в том числе и Деяний церковного собора, набор которых был намеренно рассыпан. За этой и рядом других антицерковных акций последовала попытка захвата Александро-Невской лавры в Петрограде. Все эти события оживленно обсуждались на Соборе в Москве. Наконец, 23 января (5 февраля) 1918 г. явился в свет большевистский декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», имевший явно дискриминационный характер. Эта дискриминация заключалась, например, в запрете церковно-просветительской деятельности, т.е. преподавания религии даже в частных школах, где есть общеобразовательные предметы. Заключалась она и в лишении Церкви права юридического лица и еще во многих положениях декрета 1918 г.
Патриарх Тихон и Всероссийский церковный Собор не могли не отреагировать на разбойничью деятельность нового правительства. 19 января 1918 г. явилось в свет послание Патриарха об анафематствовании творящих беззаконие, расцененное многими современниками как анафема советской власти. «Думается, - записал в своем дневнике 18 января 1918 г. митрополит Арсений (Стадницкий), - что результатом этого послания будет арест Патриарха, принимая во внимание ту безумно-решительную [...] политику, какую ведут современные властители, не останавливающиеся ни перед чем. Мы с Патриархом говорили о такой возможности; он хладнокровно смотрит на эту перспективу, от которой никто из нас теперь не гарантирован»[5]. Текст послания Патриарха был отпечатан тиражом 10000 экземпляров, причем часть тиража (4000 экземпляров) была конфискована большевистским комиссаром по делам печати[6].
Еще одно грозное предостережение большевикам было подписано Патриархом Тихоном к годовщине октябрьского переворота в ноябре 1918 г. Реакция властей последовала весьма скоро: 24 ноября председатель ВЧК Дзержинский подписал ордер на арест Патриарха. В помещениях Троицкого подворья был произведен обыск, изъятие ценных вещей и патриаршей переписки. Освобождение Патриарха из под домашнего ареста состоялось почти через полтора месяца - 6 января 1919 г.
В 1919 г. положение Церкви еще более усложнилось, началась кампания по вскрытию мощей, советская власть, ощущая укрепление своих позиций в стране, оказывала все более существенное давление на Церковь и ее служителей.
Многие участники Всероссийского Поместного Собора 1917/18 гг. полагали, что власть большевиков - явление временное и скоро последует ее крах. Именно поэтому Собор продолжал рассматривать ряд вопросов, которые в условиях новой государственной жизни потеряли свою актуальность. Но в 1919 г. стало ясно, что большевики пришли к власти всерьез и надолго и Церкви придется искать пути сосуществования с ними. В этих условиях, как справедливо отмечает современный церковный историк священник Димитрий Сафонов, «Патриарх Тихон пришел к выводу, что новая власть и проводимая ею политика - явление не временное и может продлиться не один год. С 1919 г. он предпринял попытку выстроить отношения с государством таким образом, чтобы Церковь имела возможность осуществлять свое служение в обществе». При этом Патриарх «старался избежать даже косвенной поддержки одной из конфликтующих в ходе гражданской войны сторон»[7].
8 октября 1919 г. в день памяти преп. Сергия Радонежского Патриарх обратился Архипастырям Русской Церкви с посланием, содержавшим призыв отказаться от всяких политических выступлений и какого-либо вмешательства в политическую борьбу. В нем, в частности, говорилось: «... мы, служители и глашатели Христовой истины, подпали под подозрение у носителей современной власти в скрытой контрреволюции, направленной якобы к ниспровержению советского строя. Но мы с решительностью заявляем, что такие подозрения несправедливы: установление той или иной формы правления не дело Церкви, а самого народа. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное исторической значение»[8]. Однако и такая взвешенная позиция не спасала Патриарха от преследований: 23 декабря 1919 г. он был вновь подвергнут домашнему аресту и с этого времени более трех лет не имел возможности участвовать в заседаниях Синода и Высшего церковного совета. Председателем на синодальных заседаниях был митрополит Сергий (Страгородский)[9]. После ареста Патриарха его подвергли допросу, который вели Дзержинский и Лацис. Здесь Патриарх указал, что признает Советскую власть и подчиняется ей в мирских делах.
Такая позиция Патриарха существенно отличалась от того, что проповедывали впоследствии деятели т.н. «обновленческого» раскола, стремившиеся к конкордату с Советской властью. Святитель Тихон, как справедливо пишет об этом современный церковный историк В.В. Лобанов, смягчив свою позицию в отношении власти, четко заявил «о политической и гражданской лояльности, сосредотачивая силы на сохранении церковного единства и защите прав Церкви». В этом состояла «последовательная линия отношений Патриарха с властью»[10]. Патриарх Тихон, выражая свое отношение к происходящим в России событиям, «стремился воздействовать на нравственное и религиозное чувство православного населения, не пытаясь использовать Церковь как политический инструмент»[11]. Однако, как верно отмечает историк Церкви священник Сергий Иванов, сама лояльность понималась властями как содействие государству в деле разложения Церкви[12] и потому провозглашённая Патриархом лояльность к власти последнюю не устраивала. Такое положение просуществовало до 1922 г., когда государственно-церковные отношения вступили в новую фазу.
После засушливого лета 1921 г. в 34 губерниях России начался страшный голод. Положение создалось настолько критическое, что нередкими были случаи людоедства. Только по официально опубликованным в советской прессе данным на 1 января 1922 г. число голодающих людей, над которыми нависла угроза голодной смерти, составляло около 22 миллионов человек[13]. Большевистское руководство решило использовать эти события для организации новой атаки на Церковь. Под прикрытием борьбы с голодом особым декретом от 23 февраля 1922 г. власти объявили об изъятии церковных ценностей. 11 марта 1922 г. Постановлением Политбюро ЦК РКП(б) в Москве создается секретная комиссия для изъятия ценностей из московских церквей.
В ходе изъятия ценностей власть выявляла тех «сознательных представителей духовенства», кто был готов пойти на сотрудничество с нею. Этих «прогрессивных» священников предполагалось использовать в деле «обновленческого» церковного раскола, возникшего в мае 1922 г.
28 февраля 1922 г. Патриарх Тихон обратился ко всем верным чадам Российской Православной Церкви с посланием о помощи голодающим[14] и об изъятии церковных ценностей. В нем он объявил актом святотатства намерение властей изъять из церквей все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. «…Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами…»[15]. Это послание, явившееся по мнению современного церковного историка священника Сергия Иванова ответом на Декрет ВЦИКа «О порядке изъятия церковных ценностей...» от 23 февраля 1922 г., продиктованное стремлением Патриарха, «не нарушая советского законодательства, защитить от безбожников православные святыни»[16], вызвало крайнее раздражение большевистского руководства. Справедливости ради надо отметить, что оно вызвало определённое неудовольствие и в церковной среде[17].
Именно это послание стало поводом, использованным большевиками для осуществления новой фазы преследования Первосвятителя Российской Церкви. По предложению Л. Троцкого было решено использовать кампанию по изъятию церковных ценностей для раскола Церкви. «Мы должны, во-первых, заставить сменовеховских попов целиком и открыто связать свою судьбу с вопросом об изъятии ценностей; во-вторых, заставить довести их эту кампанию внутри церкви до полного организационного разрыва с черносотенной иерархией, до собственного нового собора и новых выборов иерархии»[18]. При этом Троцкий предлагал в конечном счете расправиться и с «прогрессивным» духовенством, превратив «обновленческую» церковь в выкидыш.
История создания властями т.н. «обновленческого» раскола достаточно хорошо известна и я скажу об этом в самых общих чертах. План церковного раскола, разработанный при активном участии Троцкого, был готов уже к весне 1922 г. В марте ГПУ начинает активную практическую работу в этом направлении, привлекая для нее т.н. «сменовеховское» (как его называли в советских газетах) или иначе «прогрессивное» духовенство. На самом деле никакой особой идейности, прогрессивности или симпатий к реформам от подлежащих вербовке священнослужителей вовсе не требовалось. Партийные директивы на места предписывали подобрать кадры из числа церковников так или иначе вошедших в конфликт с церковной иерархией или местным епархиальным начальством и, говоря языком чекистского циркуляра, осведомителей «проваленных, непригодных для работы на местах»[19]. Идейные обновленцы коммунистам были не нужны о чем прямо говорил Троцкий. Священники, готовые к проведению линии большевиков на местах, по требованию Троцкого должны были быть взяты под защиту государственной власти[20]. По сути дела в услужение к большевикам пошли по преимуществу либо беспринципные люди, либо сторонники установления новой симфонии с властью, либо те, кто состоял в оппозиции к своему начальству или был каким-то образом скомпрометирован перед верующим народом. Впоследствии ряды «обновленцев» существенно пополнят те, кто оказался в расколе по прямому принуждению государственных репрессивных органов. Таким был, например, даже «обновленческий» первоиерарх митрополит Вениамин (Муратовский), в годы гражданской войны «наследивший» у белых и впоследствии всю жизнь терроризируемый за это управлявшими им чекистами. Это не значит, что среди «корпуса обновленцев» вовсе не было людей идейных, подлинных сторонников движения за церковное обновление, но такие люди как показала дальнейшая история раскола, никогда не определяли лицо этого движения.
Агитационная работа сторонников конкордата с новой властью из числа священнослужителей своим острием должна была быть направлена против «контрреволюционного духовенства», а точнее против церковной власти и непосредственно против Патриарха Тихона. Большевистский замысел церковного раскола - это замысел борьбы с Патриархом и с Церковью.
19 апреля 1922 г. в Москве состоялась встреча сотрудника ЧК М. Шмелева с группой «прогрессивного» духовенства из Москвы для обсуждения конкретных мер по организации «церковной революции» в столице. Так создавалась московская группа «прогрессивного духовенства». 29 апреля в Москву прибыла делегация «прогрессистов» из Саратова, а 5 мая 1922 г. из Петрограда. По замыслу Троцкого группа священников должна была вступить в контакт с Патриархом с тем, чтобы добиться от него выполнения ряда требований. Три таких свидания с Патриархом, уже подвергшимся аресту, состоялись в Троицком подворье 12, 16 и 18 августа 1922 г.
В состав «инициативной группы» «прогрессивного» духовенства для встречи с Патриархом вошли протоиереи А.И. Введенский, Е.Х. Белков, священники В.Д. Красницкий, С.В. Калиновский и псаломщик храма Захарии и Елизаветы в Петрограде С.Я. Стадник. 8 мая 1922 г. комнаты Троицкого подворья были опечатаны, выставлена охрана. Ночью 12 мая «прогрессивные» иереи прибыли на Троицком подворье. «У дверей их встретил предупрежденный заранее начальник конвоя. Священники вошли в подъезд. Вдруг какой-то непонятный страх охватил Калиновского. «Нет, я не пойду, идите вы», — и он остался сидеть внизу в передней. […] В двенадцатом часу ночи непрошеные гости в сопровождении двух работников ГПУ вошли в кабинет, где их встретил поднятый с постели ошеломленный патриарх. Е. А. Тучков мог бы торжествовать: подготовленный им театральный эффект, казалось, удался. Патриарх, однако, быстро овладел собой; благословив поклонившихся ему в пояс и поцеловавших руку священников, он пригласил их сесть и вежливо осведомился о том, что им угодно»[21].
Так началась беседа с основоположниками новоявленной организации, вскоре получившей название «Живая церковь». Текст беседы тщательно стенографировался присутствовавшим в комнате чекистом, однако содержание этой стенограммы до настоящего времени не известно и потому подробности свидания Патриарха с «прогрессистами» мы можем почерпнуть главным образом из обновленческих источников.
Известно, что по результатам встречи с Патриархом священники объявили о передаче им Высшей церковной власти в Православной Российской Церкви. Но созданное ими ВЦУ было самозванным.
Не углубляясь в дальнейшую историю «обновленческого» раскола отметим, что его деятели в своих отношениях с Патриархом Тихоном представляли не какой-то церковный, но скорее политический орган, обряженный в духовное платье. «Обновленцы» были не свободными в своих действиях, каждый их шаг (вплоть до кончины Патриарха Тихона) являлся выполнением директив ГПУ. А потому мы с полным основанием можем говорить, что отношения Патриарха с раскольниками есть ничто иное как его отношение с властями.
Состоявшийся в августе 1922 г. в Москве съезд «Живой церкви показал еще раз, что лозунги, выдвинутые этой организацией, имели не религиозный, а политический характер. Более того целый ряд программных требований живоцерковников определялся именно политической доминантой - борьбой с контрреволюцией в Церкви. Образовавшийся впоследствии раскол в расколе был результатом сознательной политики большевиков по ослаблению «обновленной» Церкви, которую, как мы помним, Троцкий хотел превратить в выкидыш. Две новые группы, образовавшиеся в результате раскола в расколе, - «Союз Церковной возрождение» и «Союз общин древле-апостольской церкви» начали соперничество между собой, которое легко могло привести к развалу ВЦУ что ставило под вопрос созыв церковного собора, необходимого большевикам для лишения сана Патриарха Тихона. Преодолеть раскол в расколе стало возможно только благодаря действиям государственной власти. Единственным общим принципом, хотя как-то сплачивающим «обновленческие» группы, была именно просоветская позиция и неприятие Патриарха Тихона, как главы «контрреволюционной Церкви».
В этих условиях Патриарху Тихону пришлось идти на определенные компромиссы с властью. Историк Церкви и автор наиболее обстоятельной на сегодняшней день монографии о Патриархе Тихоне - священник Димитрий Сафонов совершенно справедливо указывает, что компромиссы имели место еще до ареста Патриарха Тихона в мае 1922 г. в связи с событиями изъятия церковных ценностей. Один из них - продиктованный властями «Проект обращения Патриарха Тихона к епархиальным архиереям о недопущении кровопролития при изъятии церковных ценностей»[22]. Кроме того под давлением ОГПУ Патриарх сформулировал адресованное соединенному присутствию Св. Синода и Высшего церковного совета предложение иметь суждение о политических от имени Церкви выступлениях части русской иерархии на т.н. карловацком соборе 1921 г. «После того, как власти добились от Патриарха учреждения нужных актов, - пишет о Димитрий Сафонов, - ГПУ приступило к организации его смещения с Патриаршего престола»[23].
Своего рода компромиссом с властью явилось и заявление Патриарха от 16 июня 1923 г. в котором Патриарх частично принял ультиматум властей и заявил о справедливости привлечения его к суду, раскаянии и отмежевывался как от российской, так и заграничной контрреволюции. Кроме того Патриарх заявил, что он не враг советской власти. Без такого заявления власти, конечно же, не могли освободить его без опасения, что их обвинят «в уступке белогвардейщине». Несомненно оно было получено в результате давления на него со стороны ОГПУ о чем прямо упоминает в своем докладе В.Р. Менжинскому Е.А. Тучков. В условиях, когда вся белая эмиграция и весь черносотенный мир почитает Патриарха мучеником перед нами стояла задача «обработать Тихона так, чтобы он не только извинился перед Советской властью, но и покаялся в своих преступлениях». Как признается Тучков работы с Патриархом было проделано «чрезвычайно много, он прекрасно понимал, что одним раскаянием дело не ограничится, а что и после придется слушаться и действовать по указке ГПУ, что его боле всего тяготило»[24].
На деле заявление Патриарха от 16 июня 1923 г. не достигло того результата, на который рассчитывали большевики. «Одурачить» не удалось даже столь явных и открытых врагов советов как б. Киевский м. Антоний (Храповицкий). В своей статье «Не надо смущаться», опубликованной в карловацких «Церковных ведомостях», м. Антоний признавал, что актом от 16 июня Патриарх не сказал ничего нового по сравнению с посланием осени 1919 г., в котором он запрещал русскому духовенству открытую борьбу с советской властью. Новое заявление Патриарха по мысли м. Антония имеет «несомненно благодетельное значение». Церковь с возвращением Патриарха имеет возможность избавиться от «живой церкви», православные теперь узнали, «что живоцерковные архиереи и священники суть простые миряне». Но не лучше бы было Патриарху проклясть и самую советскую власть и мужественно обречь себя на лютую смерть? - вопрошает м. Антоний и сам отвечает на этот вопрос отрицательно, приводя исторические примеры отношения древней Церкви к власти языческой. При этом автор статьи заявляет о своей непоколебимой уверенности в том, что Патриарх, «примирившись внешним образом с советской властью, сделал это вовсе не для сохранения собственной жизни и собственного благополучия», что с чисто церковной точки зрения он не совершал никакого преступления «ни против веры, ни против народа»[25].
Правильное понимание заявления Патриарха от 16 июня 1922 г. имелось и в церковных кругах в России. Как с сожалением отмечал один лидеров «обновленчества» - протоиерей А.И. Введенский, Патриарха «теперь в Москве на каждом углу засыпают цветами, никогда до ареста он пользовался такой популярностью»[26]. «Обновленческое течение, - констатировал Е.А. Тучков, - значительно упало духом»[27]. Таким образом компромисс, на который пошел Патриарх Тихон, оказался на пользу Церкви, а не во вред ей.
Еще одним компромиссом, которого добивались от Патриарха сотрудники безбожной власти из Антирелигиозной комиссии, работавшей в тот момент под руководством Е. Ярославского, было требование признания Патриархом нового стиля, что по мнению безбожников сделало бы его в глазах православных «еретиком-новатором»[28]. Не отказываясь формально от подобных предложений Патриарх делал все для того, чтобы они не были проведены в жизнь. Так случилось и с новым стилем, причем это произошло несмотря на решительное намерение властей настоять на его повсеместном введении. Взвешенная и продуманная тактическая линия Патриарха вновь дала о себе знать. Интересно, что от нового стиля в конечном счете отказались послушные власти представители «обновленческой» схизмы и большевики были вынуждены фактические закрыть на это глаза[29].
Характеризуя позицию Патриарха Тихона, занятую им после освобождения из заключения, необходимо обратить внимание, что его осуждение представителей «обновленческого» раскола было сделано не по политическим, а сугубо по церковным мотивам. Патриарх ни словом не обмолвился о поддержке раскола властью и о том, что «обновленцы» являются не столько религиозной, сколько политической организацией. Это ясно видно из послания Патриарха от 2(15) апреля 1924 г. о запрещении в священнослужении главных деятелей раскола. Что касается осуждения самого Патриарха «обновленческим» лжесобором 1923 г., то оно было сделано в связи с его «контрреволюционной» деятельностью и имело совершенно нецерковный характер.
Итак, «Обновленцы» предложили Церкви новую модель отношений с государством, практически не отличающуюся от дореволюционной симфонии, но только с той разницей, что это был «конкордат» с безбожной властью, которая на тот момент стремилась не к союзу с Церковью, а к разложению ее с перспективной полного уничтожения. Исходя из стратегических целей своей политики власть использовала «обновленцев» по своему усмотрению, но явно с антицерковной направленностью.
Перед церковным руководством в то время существовала еще одна возможная модель отношений с государством. Исходя из оценки советской власти, как власти, противной Церкви и даже более того, как власти антихристовой, Церковь могла бы устраниться от всякого с ней контакта и уйти в катакомбы. Это означало бы фактическую передачу всех действующих храмов на усмотрение власти, которая запустила бы в них своих ставленников. На эту роль вполне подходили «обновленцы».
Однако Патриарх Тихон избрал для себя не путь «обновленцев» и не путь катакомбников. Это был путь провозглашения лояльности к власти с целью максимальной защиты и сохранения Церкви, как социального института, и обеспечению (в отличие от «обновленцев») неприкосновенности внутренней церковной жизни. Ставшему на этот путь, Патриарху приходилось идти на компромиссы, при колоссальном давлении на него со стороны власти. Однако эти вынужденные компромиссы либо оканчивались для Церкви нейтрально, говоря словами одного из ближайший сотрудников Патриарха Тихона - протопресвитера Василия Виногадова, «не имея никакого применения в церковной жизни»[30], сходили на «нет», либо оборачивались к церковной пользе, как мы видели это на примере заявления Патриарха Тихона об отношении к власти от 16 июня 1922 г. В своих отношениях с властью, как справедливо указывает историк В.В. Лобанов, Патриарх «действовал осторожно, стремился не форсировать события, раздражая власть резкими выступлениями, что могло обернуться для Церкви новыми репрессиями»[31].
Добавим здесь объективную оценку деятельности Патриарха членом Всероссийского Поместного Собора 1917/18 гг. протопресвитером Терентием Теодоровичем, который указывает, что оценка государственной деятельности советской власти у Патриарха Тихона не была политической, основанной на стихиях мира сего. «Определяя свои отношения к новому «царству кесаря», - пишет о. Терентий. - Церковь стала выше политической борьбы, ее отношение к революции было духовным, а не политическим. В этом огромная заслуга Патриарха Тихона. Православная Церковь осталась на высоте; в ней не было [...] рабской «реакции», т. е. приспособления к новому царству Кесаря».
И именно этим путем Патриарха Тихона после его кончины старалась идти далее Московская Патриархия в лице его преемника - митрополита Сергия (Страгородского). Правда митрополиту Сергию пришлось руководить церковной жизнью в других исторических условиях, несравненно более тяжёлых, чем время Святителя Тихона и потому он был вынужден идти на гораздо большие компромиссы. Оценка его деятельности остаётся сегодня вне нашего внимания.
На оправданность курса, взятого Патриархом Тихоном, указывает и нынешний Первосвятитель Русской Церкви. Так, например, в своем слове на очередную годовщину избрания Патриарха Тихона на патриарший престол Патриарх Кирилл отметил: Мы должны уже в новых условиях продолжать служение Патриарха Тихона «для примирения, в том числе, и нашего народа. Сегодня господствуют разные историософские, культурные, политические взгляды. Нередко люди, сталкиваясь в тяжелейшей борьбе, вовлекают в эту борьбу и Церковь, стремятся задать вопрос: а вы с кем — с правыми или с левыми, вы с одними или с другими? Наш же ответ — такой, который дал своей жизнью святитель Тихон, — мы с нашим народом, потому что на Церкви лежит величайшая ответственность сохранения единства нашего народа. Ибо Христос — мир наш, Он может примирить самых непримиримых, Он может объединить самых разделенных, Он может привнести покой в души самые смятенные».
[1] Бакулин Б. Несвоевременные воспоминания. // Религия и демократия. М. 1993. С. 153 - 154.
[2] Рождественский Александр, протоиерей. Святейший Тихон Патриарх Московский. (Воспоминания). // в кн. Святейший Патриарх Московский и всея России Тихон в воспоминаниях современников. (составитель И.В. Соловьев). М. 2000. С. 16.
[3] Арсений (Стадницкий), митрополит. Дневник. На Поместный Собор 1917 - 1918. М. 2018. С. 24.
[4] См. Об этом: Доклад комиссии по делам синодальных типографий на имя Святейшего Патриарха Тихона // в кн. Документы Собора Православной Российской Церкви 1917- 1918 гг. Т. 23 (кн. 2) . М. 2025. С. 1092 - 1093
[5] Арсений (Стадницкий), митрополит. Дневник. На Поместный Собор 1917 - 1918. М. 2018. С. 191.
[6] Документы Собора Православной Российской Церкви 1917- 1918 гг. Т. 23 (кн. 2) . М. 2025. С. 1102.
[7] Сафонов Димитрий, священник. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России, и его время. М. 2019. С. 32 - 33.
[8] Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве Высшей церковной власти 1917—1943. М., 1994. С. 163.
[9] Сафонов Димитрий, священник. Указ. соч. С. 41.
[10] Лобанов В.В. Патриарх Тихон и Советская власть (1917 - 1925 гг.). М. 2008. С 62.
[11] Там же. С. 69.
[12] Иванов Сергий, священник. Святой Патриарх Тихон и изъятие церковных ценностей в 1922 году. М. 2024. С. 477.
[13] Калинин М. На помощь голодающим! // Известия. № 1. 1 января 1922. С. 1.
[14] Первые обращения патриарха о помощи голодающим последовали еще летом 1921 года.
[15] Следственное дело Патриарха Тихона: сборник документов по материалам Центрального архива ФСБ. М. 2000. С. 114—115
[16] Иванов Сергий, священник. Святой Патриарх Тихон и изъятие церковных ценностей в 1922 году. М. 2024. С 137
[17] См. Вениамин (Федченков), митрополит. На рубеже двух эпох. М. 1994. С. 186.
[18] Архивы Кремля. Политбюро и Церковь 1922 - 1925. Кн. 1. М. 1997. С. 161—163.
[19] Германов В. Миссия «красного митрополита» в туркестан (Епископ Лука и «красный митрополит» Александр Введенский. Несостоявшийся диспут) //Звезда Востока. Духовное и литературно-историческое издание. Ташкент 2004. С. 55.
[20] Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. Кн. 1. С. 134.
[21] Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. М. Кюснахт. 1996. С. 67—68.
[22] Сафонов Димитрий, священник. Святитель Тихон... С 174 - 175
[23] Там же. С. 177.
[24] Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. Кн. 2. М. 1998. С. 401 - 402.
[25] Антоний (Храповицкий), митрополит. Не надо смущаться. //Церковные ведомости, издаваемые Архиерейским Синодом Русской Православной Церкви за границей. Прибавления. № 1(14) - 15(28) июля 1923. №13-14. С.9.
[26] Левитин А.Э., Шавров В.М. Очерки по истории русской церковной смуты. М.-Кюснахт. 1996 С. 319.
[27] Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. Кн. 2. С. 420.
[28] Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. Кн. 2. С. 284.
[29] См. подробнее: Мазырин Александр, священник. Советский обновленческий раскол и проблема перехода на новый календарный стиль в 1920-е годы // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2025. № 50. С. 86–115.
[30] Виноградов Василий, протопресвитер. О некоторых важнейших моментах последнего периода жизни и деятельности Святейшего Патриарха Тихона (1923- 1925) // Церковно-исторический вестник. М. 1998. № 1. С. 23.
[31] Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть. С 170.
