В статье доктора философских наук, доктора богословия, профессора Общецерковной аспирантуры и докторантуры им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, действительного члена РАЕН Владимира Николаевича Катасонова анализируются некоторые характерные признаки концепта «Святая Русь». Выделяется особое понимание человеческого идеала, русского понимания любви, концепта русская природа. Обсуждается вопрос о соотносимости советского периода российской истории, современного технологического общества с концептом «Святой Руси». Даются рекомендации педагогического характера.

В соответствии с предложенным в нашей статье (см.: [4, с. 3-16]) онтологическим пониманием культурных ценностей, они не есть произвольно изобретённые разрозненные сущности, а пред­ставляют собой некие бытийственные образования, обладающие внутренней целостностью, сущностной упругостью, и, как несу­щие в себе целый мир, определённым бытийственным контекстом. Поэтому в проблеме наследования культурных ценностей принци­пиальным моментом является осознание и уважение по отношению к этому контексту. По своему этот фактор выступает, когда мы гово­рим о наследовании ценностей национальной культуры.

Есть «Вечная Россия», есть «Святая Русь». Как бытийственная сущность она неуничтожима. Какова бы ни была историческая судь­ба Российской государственности, — вплоть до исчезновения! — Святая Русь всегда существовала и будет существовать вечно. Это, в особенности, может быть, доказал XX век, когда коммунистиче­ские правители хотели совсем уничтожить следы и память о ней, однако, при всех титанических усилиях построить на обломках ста­рого «новый мир», попытка эта не удалась. Народ не потерял своих обычаев, своих нравственных ориентиров, укоренённых в его ты­сячелетней истории, в его вере, в его культуре, в его героях. Режим, построенный на чужеродной, богоборческой идеологии всегда бо­ялся этого «старого мира», чувствовал свою хрупкость перед лицом традиционной русской культуры, и, если когда нуждался в духов­ных резервах для преодоления грозных исторических испытаний, всегда неизбежно обращался к нравственным традициям все той же русской истории, запечатлённым в её культуре, преданиях, обычаях. Это явственно демонстрировало верность тезиса о том, что бытие человека лишь отчасти заключено в материальной действительно­сти, в пространстве и времени, что значительная и решающая часть этого бытия связана с духовной жизнью, с идеалами, с вечностью.

Это же свидетельствовал и опыт русской эмиграции в XX сто­летии. Лучшие её представители жили постоянно надеждой на возвращение в Россию, на падение большевистского режима, даже и тогда, когда этот режим добивался успехов, укреплялся, и казал­ся незыблемым. Что же питало их несбыточные надежды на вос­становление той, старой России, которая ушла безвозвратно? Хотя и мечтали из них многие о той, старой Родине, — в которой немало было зла и несправедливости, — однако, видели они другую, веч­ную Россию, Святую Русь, всегда лучащуюся славой и красотой, неуничтожимую и всегда актуальную...

Каков способ существования этой реальности, есть ли это платоновская идея России, или архетипы коллективного бессозна­тельного, или небесный софийный Ангел русской культуры, — это очень сложный вопрос, на который разные философские традиции в разные времена дают разные ответы [Примеч. 1]. Для мысли гос­подствующей традиции отечественной философии (см.: [4]) опре­делённо верно только одно: это есть некое бытие, которое вопло­щается в русской культуре и истории, присутствие которого задаёт определённый вкус и тонус последним и позволяет говорить о це­лостности этой культуры. Интенсивность этого бытия в различных моментах русской культуры различна: есть обычаи, а есть идеалы, есть обыденность, а есть геройство и святость... Тем не менее, во всех проявлениях этого бытия мы (и другие) чувствуем присутствие особого начала, которое позволяет говорить «это русское», или в минимальном проявлении, — ещё более обострённо фиксирую­щее это особое начало, — «в этом есть что-то русское», Задача на­следования национальных культурных ценностей, собственно, и состоит в причащении этому бытию «Святой Руси», в осво­ении духовных кодов этой реальности, в работе по воплощению их в действительность на новом этапе исторической жизни.

Хотя обсуждаемая духовная реальность, концепт «Святая Русь» представляет собой некое целостное бытие, неразложи­мое на отдельные составляющие, и опознаваемая в личном ду­ховном опыте, тем не менее, должна быть поставлена работа по выделению специфических необходимых признаков этого бы­тия. Во всей полноте эта работа достаточно объёмна, требует времени и создания соответствующих институций. В предле­жащем тексте предлагаются только начала подобных исследо­ваний, оставляя их систематическое построение на будущее.

Какие же конкретные черты русской культуры являются па- радигмальными, отсылающими нас к этому целостному обра­зу «Святой Руси»? Прежде всего, определённый идеал человека. К чему должен стремиться человек? Выучиться, получить образова­ние, найти своё призвание, интересную работу, построить дом, соз­дать семью, вырастить детей, — все эти человеческие цели понят­ны всем живущим и в русской культуре. Но что же специфически определяет русское мировоззрение? Каков идеал человека здесь? Этот идеал есть святость. Святость не есть что-то, что достигает­ся только человеческими усилиями, хотя только через них и можно её достигнуть. Святость есть причастность онтологическому Свету, высшим божественным энергиям, которые Бог дарует своим вер­ным. Идеал святости требует от человека не просто нравственной высоты, а, так сказать, божественной грамоты, удостоверяющей эту высоту. Разница между просто добродетельным человеком и святым подобна разнице между талантом и гением. Талант мо­жет быть изобретательным, гений же есть дар Божий, который не­возможно имитировать просто человеческими ухищрениями... Он требует преодоления онтологической ограниченности человека, об­ретающего в Боге всё. Как говорит Христос в Евангелии от Иоанна: «Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит...» (Ин. 14:12). Вот этот дар святости и предлагает русский идеал стяжать челове­ку. Причём здесь уже становится не важным, в каком звании живёт и трудится человек: есть ли он учитель или рабочий, военный или политик, священник или художник, монах или мирянин и т. д. Важно чтобы он был в своей деятельности подвижником, т. е. чело­веком, движимым Богом, человеком, осуществляющим в своей жиз­ни синергию с Самим Богом, осуществляющим Божественные цели. И в этой синергии Бог даёт человеку возможность «преодолевать естества чин»...

Говорить о святости как просто о ценности невозможно. Святость есть сверх-ценность, есть идеал, путь к которому указы­вает Православная церковь, бережно хранящая память о всех свя­тых, хранящая всю традицию «духовного художества», преодоле­ния чисто земного «плотяного» человечества и соединения с Богом. Спасение человека, согласно христианскому пониманию, состоит в соединении человека с Богом, и это соединение может начинаться уже здесь в земной жизни, через стремление к святости. Причём этот идеал святости разлит по всей культуре, отражается в русском понимании всех существенных моментов жизни. Важно, что при­ветствуя все другие человеческие добродетели, — порядочность, честность, образованность, трудолюбие, профессионализм и т. д., — аутентичная русская культура всегда помнит об иерархии этих до­бродетелей, и о венчающей эту шкалу святости.

Возьмём русское понимание любви, любви, о которой столько говорят, но дефицит которой всё более и более ощущается в мире. Есть два направления любви: любовь — восхищение, снизу — вверх, и любовь — милосердие, сверху — вниз. Для русской культуры ха­рактерно именно второе, любовь — милосердие [Примеч. 2]. Она есть не сиюминутное ослепление достоинствами любимого, кото­рое нередко быстро проходит, а устойчивое сочувствие и поддержка любимого, вера в то, что он может проявить и развить свои луч­шие качества. Она есть любовь к грешному человеку, — а кто без греха? — помощь ему в преодолении этого греха и в движении, в кон­це концов, к святости. Спасение человека есть соединение с Богом, ответная любовь к Богу, но по евангельскому пониманию, любовь к Богу невозможна без любви к человеку [Примеч. 3], и русская культура всегда трезво помнит об этом. В человеческом милосер­дии она всегда опознает отражение милосердия Божественного, в человеческой любви и жертвенности — Жертву Божией Любви... Именно подобное понимание любви, — и святости! — разлито по русской литературе от «Слова о полку Игореве» до «Чевенгура» и «Доктора Живаго». На фоне этого западное понимание люб­ви обычно более чувственное, более страстное, источающее себя в плотском общении.

Ставя задачу сохранения национального духовного кода, на­следования русских нравственных ценностей, нужно сознатель­но относиться к этим различиям, акцентировать их в процессе воспитания молодого поколения, с детства прививать христи­анское отношение к браку и семье.

Образ «святой Руси» живёт также в особом характере русского языка, русской речи. Большой интерес представляют здесь работы учёных, стремящихся дать психолингвистический образ националь­ной культуры, в частности составление ассоциативных словарей различных языков. Хотя в главном, ассоциативные связи какого-то концепта имеют общечеловеческий характер, тем не менее, срав­нительный анализ его употребления в пословицах и других языко­вых паремиях, даёт любопытные дифференциации. «Складывается впечатление, — пишут авторы одной из подобных работ, в кото­рой сравниваются ассоциативные поля концепта любовь в русском и немецком языках, — что для русского менталитета любовь зна­чит больше, чем для немца: даже в количественном плане преимуще­ство пословичных выражений о любви отмечается в русском языке; в немецком языке преобладают пословицы о сватовстве, женитьбе, семье и её обустройстве. Для русских важнее духовный комфорт, эмоциональность переживания, для немцев очевидно рационально­утилитарное восприятие явления» [подчёркнуто мной — В. К.] [1, с. 145-146].

Этнокультурная специфика понятия любовь выражается в раз­личиях духовных и психологических характеристик её: «Немецким языковым сознанием однозначно осуждаются такие проявления любви, как безрассудочность, открытая демонстрация чувства; отрицается мистический характер любви... Русский менталитет терпим к таким признаковым и оценочным характеристикам, как безрассудочность, страдание, боль, мучительные переживания в любви, проявления влюблённости мистического характера, но осуждает легкомыслие, безответственность, нескромность (осо­бенно жёсткие социальные требования предъявляются к женщине)» [там же, с. 147].

Важно осознавать, что подобные различия укоренены в рели­гиозной основе человеческой жизни, для России — в Православии. Священник Павел Флоренский подчёркивает, что христианское по­нимание любви невозможно ограничить только психологической близостью. Он резко критикует Лейбницевское определение любви как «радование счастием другого, или — счастье других, считае­мое вместе с тем за собственное»; Мендельсоновское: «Любовь есть гордость удовлетворяться счастьем другого»; определение Спинозы: «Любовь есть наслаждение, сопровождающееся идеей внешней причины — Amor est Laetitia concomitante idea causae externae» [цит. по: 9, с. 76-77]. Говоря о подобном понимании любви, Флоренский пишет: «Мало того, она может считаться даже не­желательной: ведь, в самом деле, если любовь никого никуда мета­физически не выводит, если она никого ни с кем не соединяет реаль­но, если она не онтологична, а лишь психологична, то почему видеть в ней что-то более ценное, чем простую щекотку души? Но, будучи источником ложных представлений о взаимодействии сущего, она тем самым оказывается и лживой и вредной. Для психологического понимания любовь есть то же, что и вожделение. При этом такое смешение — вовсе не случайная и побочная черта философии рацио­налистической, а глубоко залегающее своими корнями необходимое следствие самых существенных начал такого жизнепонимания» [там же, с. 77-78]. Рационалистическое понимание, подчёркивает Флоренский, неспособно различить лицо и вещь, ибо первое опо­знается только внутри христианской философии, признающей из­начально Единое Триипостасное Божество; а рационалистическое мировоззрение, утвердившееся в новоевропейской культуре, и лицо понимает как вещь с определёнными признаками. Но «... любовь возможна только к лицу, а вожделение — к вещи» [там же].

Большую работу по исследованию и артикулированию нацио­нальных духовных и культурных ценностей проделал И. А. Ильин в своих многочисленных работах. Вот, что он писал о любви в статье «О русской идее»: «... Русская идея есть идея сердца. Она утверждает, что главное в жизни есть любовь, и что именно лю­бовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа. Эту идею русско-славянская душа, издрев­ле и органически предрасположенная к чувству, сочувствию и до­броте, восприняла исторически от христианства: она отозвалась сердцем на Божие благовестие, на главную заповедь Божию, и уве­ровала, что “Бог есть Любовь”. Русское Православие есть христи­анство не столько от Павла, сколько от Иоанна, Иакова и Петра. Оно воспринимает Бога не воображением, которому нужны стра­хи и чудеса для того, чтобы испугаться и преклониться перед “си­лою ” (первобытныя религии); не жадною и властною земною во­лею, которая в лучшем случае догматически принимает моральное правило, повинуется закону и сама требует повиновения от дру­гих (иудаизм и католицизм), не мыслью, которая ищет понимания и толкования и затем склонна отвергать то, что ей кажется не­понятным (протестантство). Русское Православие воспринимает Бога любовью, возсылает Ему молитву любви и обращается с лю­бовью к миру и к людям. Этот дух определил собою акт православ­ной веры, православное богослужение, наши церковныя песнопения и церковную архитектуру» [3, с. 215].

В плане задачи наследования национальных культурных ценностей, сохранения и укрепления национального духовного кода, важно не только всячески поддерживать подобные науч­ные лингво-психологические и философские исследования нацио­нальной культуры, но и обеспечить доступ к ним педагогической общественности. В общеобразовательной школе и вуниверсите- тах следует ввести специальные курсы (семинары), обсуждаю­щие национальные особенности понимания концептов дружбы, любви, святости, свободы, ума, красоты и т д., построенные на примерах из отечественной литературы, искусства, истории. Подобные обсуждения не только помогут молодому поколению лучше осознать особенности своей национальной культуры, но и помогут углублению межнационального диалога, столь важ­ного для России. Они помогут противостоять отравляющему влиянию постмодернистской гендерной морали, стремящейся разрушить образ Божий в человеке.

Особым началом в отечественно культуре выступает понятие русская природа. Хотя страна наша, занимающая одну шестую часть мировой суши, столь разнообразна по своим климатическим и природным условиям, под русской природой обычно понимают природу средней полосы России, с её берёзками, перелесками, ре­ками и озёрами, с её жарким летом и достаточно холодной, снеж­ной зимой и т. д. Опять мы должны подчеркнуть, что образ русской природы не может быть сведён только к материальным составляю­щим определённой климатической зоны России. Русская природа не существует без всех тех ассоциативных связей, которые реализовала уже русская культура: без всех этих «Зима, крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь...», «страна берёзового ситца», без хлебных просторов и лесных полян Шишкина, без берёзовых лесов Рылова и зимних пейзажей Юона, без «Времён года» Чайковского, «Вокализа» Рахманинова и т. д. Концепт русская природа включает в себя и проглядывающий сквозь летнюю зелень леса золотую маков­ку церкви, ведь освоение этой природы исторически нередко было связано с подвижническим трудом монахов, уходящих в «пустыню» дикой природы. Здесь же и дикие звери, прирученные святыми, поте­рявшие свою звериность и помогающие им в трудах. В то же время, русская природа всегда несёт в себе черту хаотической неупорядо­ченности, — скорее английский, чем французский стиль сада! — как свободно растущее, естественное богатство, данное Богом че­ловеку, для возделывания и облагорожения. Отношение к приро­де всегда любовное, уважительное как к твари, созданной Богом, имеющей своё предназначение и свою конституцию. Отношение к используемым природным материалам, дереву, камню, минералам, также не урбанистское, насилующее, а уважительное, стремящееся выявить природу этого материала, позволить ему «говорить». Об этом использовании материала в православной культуре хорошо пи­шет греческий митрополит Х. Яннарас: «Мы говорим о таком типе искусства, технологии, экономики и политики, в котором отраже­но уважение к миру, отношение к нему как дару любви; в котором присутствует стремление познать неповторимый логос каждой вещи и удивительную способность материи воплощать отношения между Богом и человеком, благодаря чему тварное обретает воз­можность причастия к жизни нетварного... Этой теме посвящена обширная литература. Скажем лишь, что было бы достаточно в подробностях изучить архитектуру любого византийского храма или же технику каменной кладки, чтобы непосредственно уловить дух этой цивилизации, то уважение к внутренней жизни матери­ала, которое испытывает строитель, избегающий какого бы то ни было насилия над камнем, каких бы то ни было попыток подчи­нить материал произволу своих собственных замыслов. Используя природную материю, византиец при этом высказывает полное са­моотречение, отказ от эгоцентрического тщеславия; он позволя­ет самому материалу высказать свой “логос”, установить диалог с мастером — диалог, который сегодня не в состоянии воспроизве­сти никакая строительная техника» [8, с. 92]. Из Византии это ис­кусство перешло на Русь, именно в таком «духе» созидались древ­ние деревянные храмы, а позже и каменные, именно этим, прежде всего, отличается древняя русская архитектура от современной, ос­нованной на ином отношении к строительному материалу.

Программа сохранения национальных культурных ценно­стей должна обязательно изучать и пропагандировать это особое понимание русской природы, ибо последняя есть не толь­ко географическое и климатическое понятие, а вместе с тем, и культурно-историческое. Приобщение новых поколений к этой культуре отношения с природой не только учит лучше любить свою Родину, но имеет и практическое значение, как духовное ос­нование борьбы с экологическими проблемами.

Понимая деятельность по сохранению национальных культур­ных ценностей как процесс приобщения к некому идеальному бы­тию «Святой Руси», задающему духовный код Российской истории и культуры, мы, в то же время, сталкиваемся с серьёзной идейной и методологической проблемой. А как нам быть с периодом совет­ской истории, когда, казалось бы, попирались и уничтожались все основы этой Святой Руси, прежде всего потому, что в это время большевистская власть претендовала строить всю жизнь своего на­рода на основе чисто гуманистической, богоборческой идеологии? Неужели ничего от того светлого идеала, этого Града Китежа Святой Руси не осталось в русской жизни, в жизни советского народа?.. Но так не бывает в истории народов, во всяком случае, таких больших исторических общностей, каким является русский народ. Нельзя сказать, что до 1917 года он жил идеалом Святой Руси, а после этой даты просто отбросил его.

Во-первых, гражданская война показала, что отнюдь не все, и далеко не большинство, приняли большевистскую идеологию, основанную на ней социологию и весь уклад жизни как должные, они боролись с ними не жалея жизни. Хотя белые и проиграли в той войне, однако сопротивление ушло вглубь народной жизни, и время от времени полыхало крестьянскими восстаниями, непод­чинением и саботажем. Отголоски этого сопротивления сказались и в ходе Великой Отечественной войны, и в послевоенном СССР, и после смерти Сталина, и... вышли наружу после крушения совет­ского режима в 1991 году.

Во-вторых, и в особенности, идеал Святой Руси, как жизни с Богом, подвигнул десятки тысяч православных людей на мучени­ческий подвиг, на исповедничество именно этого идеала. Мужество и непреклонность новомучеников перед страданиями и пытками приводила в ярость и беснование их палачей, но они не могли ниче­го сделать с силой веры, и как нередко бывало в прежние века, кровь мучеников всходила новыми семенами веры, даже, и в сердцах ис­тязателей. Церковь была подавлена, унижена, почти уничтожена, но несмотря ни на что, жива своей связью с высшим миром, святостью своих новомучеников свидетельствуя о своём бессмертии.

Кроме всего этого, как мы уже говорили выше, идеал Святой Руси был разлит во всей русской культуре: в литературе, живописи, музыке и т. д. Бдительные большевистские идеологи чувствовали это и всячески старались вытравить из сознания советских людей связь с этой культурой. Добиться этого можно бы было только соз­дав новую, однако культура не может создаваться на пустом месте, и потому связи со старой классической культурой XIX века, и про­шлых веков постепенно прорастали в советской жизни, и что самое главное, воспитывали новые поколения, открывая для них источники вдохновения в тысячелетней русской истории. Великая Отечественная война была в этом плане великим пробуждением: русские люди осознали, что борясь с фашистским нашествием, они по суще­ству, делали то же, что их предки в войне 1812 года, в преодоле­нии Смуты в XVII веке, в решающем сражении на Куликовом поле.

Советская власть, volens-nolens, «проснулась»: Сталин понял, что на одних советских лозунгах, и заградительных отрядах СМЕРШа, без духовной опоры на русскую историю и культуру, победить на­шествие, по существу, всей Европы не удастся. Начали сознатель­но создавать фильмы об истории России, о её великих полководцах А. В. Суворове, Ф. Ф. Ушакове, П. С. Нахимове, М. И. Кутузове, П. И. Багратионе и др. Было восстановлено Патриаршество, откры­ты семинарии, сотни священников возвращены из лагерей.

Мужество и подвиг защитников Родины в Отечественной войне 1941-1945 годов несомненно питалось лучшими примера­ми из истории и культуры досоветской России, а следователь­но, и было связано с тем идеалом, которым она жила веками, идеалом Святой Руси. В какой степени, в каких аспектах, — всё это требует специальных исследований, актуальных для сегод­няшнего дня. В горячих спорах о значении советского периода истории России, о роли руководителей Советского государства, о сохранении советских памятников, мы пытаемся осознать в какой степени революция 1917 года была разрывом с историче­ской Россией, в какой степени русский народ виноват в этом раз­рыве, как понимать терпение народа под гнётом большевист­ской власти и советской идеологии, — как предательство своих идеалов, как утеря веры в них, как смирение перед безжалостным террором, как мудрое смирение перед Божьим испытанием?..

После войны начался новый этап противостояния России с Западно-Европейской цивилизацией, началась беспрецедентная гонка вооружений, создание ядерного оружия, острая идеологиче­ская война. Огромную роль во всём этом сыграла советская наука, точнее говоря, естествознание. Советское правительство бросало огромные средства на развитие науки, на подготовку кадров, при­званных обеспечить обороноспособность страны. Хотя идеологи­ческие препоны нередко мешали этому процессу, — как и неиз­бежно сковывали они, а то и парализовали развитие гуманитарных областей, — тем не менее Советскому Союзу удалось достигнуть ядерного паритета с НАТО и обеспечить мирную жизнь своим гражданам. Подвижническая деятельность советских учёных при­вела к созданию баллистических ракет и запуску человека в космос. Профессия учёного в высшей степени почиталась в СССР, многие учёные были награждены высшими правительственными награда­ми, Академия Наук СССР стала авторитетнейшим экспертом и раз­работчиком программ построения жизни на научной основе. В ус­ловиях маргинального положения Русской Православной Церкви до 1991 года, Академия наук как бы являлась органом самой истины...

Однако, в рамках нашей концепции Святой Руси мы естествен­но приходим к вопросу о соотношении этого идеала и тех перспектив, которые нам открывает современная наука. Наша цивилизация по­строена на этой бурно развивающейся науке и её технологиях. Почти все секторы современной жизни насыщены научными изобретениями и технологиями. Но наука создаёт и новые проблемы. Экологический кризис, Чернобыльская катастрофа, катастрофа на японской АЭС в Фукусиме, опасности, связанные с генноизменёнными продуктами, опасности, связанные с тотальным контролем через современные ин­формационные средства, — всё это свидетельствует о том, насколь­ко неустойчива цивилизация, построенная на научных технологиях. Бурное развитие информационных, нано- и био-технологий сегодня ставит ещё более острые вопросы. Речь уже идёт об изменении само­го биологического типа человека (см.: [9, с. 251-274]).

Так или иначе Россия участвует в развитии и применении этих технологий. В связи с этим вопрос о допустимости научного экспери­ментирования с жизнью на планете, вопрос о границах науки стано­вится всё острей. Создавая «вторую природу», более комфортные условия существования, человек сегодня уже претендует пере­страивать самого себя, тот образ Божий, по которому он был создан своим Творцом. Насколько это может быть совместимо с идеалом, которым Россия жила многие века, и который состав­ляет основу её онтологической, духовной, культурной идентично­сти, требует настоятельного изучения и обсуждения.

И в конце — ещё одна цитата из И. А. Ильина: «Россия не есть пустое вместилище, в которое можно механически, по произволу, вложить всё что угодно, не считаясь с законами её духовного ор­ганизма. Россия есть живая духовная система со своими истори­ческими дарами и заданиями. Мало того, — за нею стоит некий божественный исторический замысел, от которого мы не смеем отказаться и от которого нам и не удалось бы отречься, если бы мы даже того и захотели...» [3, с. 223-224] [Примеч. 4].

Краткие выводы:

—Задача наследования национальных культурных ценностей состоит в причащении особому бытию, называемому «Вечной Россией», «Святой Русью», в освоении духовных кодов этой реаль­ности, в работе по воплощению их в действительность на новом этапе исторической жизни.

—Хотя обсуждаемая духовная реальность «Святая Русь» пред­ставляет собой некое целостное бытие, неразложимое на отдельные составляющие, и опознаваемая в личном духовном опыте, тем не менее, должна быть поставлена работа по выделению специфи­ческих необходимых признаков этого бытия. Во всей полноте это требует создания соответствующих исследовательских проектов и институций.

—В плане задачи наследования национальных культурных цен­ностей, сохранения и укрепления национального духовного кода, важно всячески поддерживать научные лингво-психологические и философские исследования национальной культуры.

—В общеобразовательной школе и в университетах следует вве­сти специальные курсы (семинары), обсуждающие национальные особенности понимания концептов дружбы, любви, святости, свобо­ды, ума, красоты и т. д., построенные на примерах из отечественной литературы, искусства, истории. Подобные обсуждения не только помогут молодому поколению лучше осознать особенности своей национальной культуры, но и будут способствовать углублению меж­национального диалога, столь важного для России. Они помогут про­тивостоять отравляющему влиянию постмодернистской гендерной морали, стремящейся разрушить образ Божий в человеке.

— Анализ понимания в отечественной культуре русской при­роды, подтверждает, что последняя есть не только географическое и климатическое понятие, но вместе с тем, и культурно-историческое. Приобщение новых поколений к этой культуре отношения с приро­дой не только учит лучше любить свою Родину, но имеет и практи­ческое значение, как духовное основание борьбы с экологическими проблемами.

—В какой степени достижения советского периода Российской истории можно соотнести с концепцией «Святой Руси» остаётся на­сущной научной и общественной проблемой. Перед лицом подвига советских воинов в Великой Отечественной войне, достижений в индустриализации страны, научных прорывов неуместны ни анти­советский нигилизм, ни огульное оправдание богоборческого в сво­ей идеологической основе режима.

— Проблемой остаётся и то, насколько технологическая циви­лизация, созданная Россией в XX столетии, может быть совмести­мой с идеалом «Святой Руси», которым Россия жила многие века, и который составляет основу её онтологической, духовной, культур­ной идентичности. Всё это также требует настоятельного изучения и обсуждения. Было бы страшно во имя сомнительных перспектив технологического прогресса и бытового комфорта потерять смысл человеческого существования, обретённый нашими предками тыся­чу лет назад.

Примечания

1. Для нужд культурологии, по нашему мнению, лучше всего здесь подхо­дит термин концепт, имеющий пересечения с терминами идея, понятие, архетип. Концепт отвечает также и за эмоциональную и мистическую сторону бытия.

2. См. мою работу: [6, с. 185—205].

3. «Кто говорит: “я люблю Бога”, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (Первое послание Иоанна, 4:20)

4. Сколь наивны, в этом смысле, выглядят доброхотные советы закоре­нелого «либертарианца» в отношении Российской экономики, рассматривае­мой вне зависимости от исторических традиций и духовных идеалов русской культуры: «Возможно, одной из причин, объясняющих негативное влияние Православия на долгосрочные темпы экономического роста, явилась его не­способность успешно провести свою Реформацию — ни так, как это сделали протестантские движения XVI века, ни так, как были проведены реформы ка­толицизма во второй половине XX века» [2, c. 8].

Список литературы и источников

1. Вильмс, Л. Е. Любовь / Л. Е. Вильямс. – Текст: непосредственный // Антология концептов / под ред. В. И. Карасика, И. А. Стернина. – Волгоград: Парадигма, 2005. – Т. 1. – С. 145–146.

2. Илларионов, А. Стратегическая ошибка обоих Владимиров / Андрей Илларионов. – Текст: электронный // Независимая газета. – 2017. – 31 окт. – URL: https://www.ng.ru/ideas/2017-10-30/8_7106_strategy.html (дата обращения: 16.01.2020).

3. Ильин, И. А. О русской идее / И. А. Ильин. – Текст: непосредственный // Русский индивидуализм. – Москва: Алгоритм, 2007. – С. 214–231.

4. Катасонов, В. Н. К вопросу об онтологии культурных ценностей. Часть I. Русская традиция философии культуры / В. Н. Катасонов. - Текст: не­посредственный // Культурное наследие России. - 2017. - № 3. - С. 3-16.

5. Катасонов, В. Н. Новый этап эволюционной утопии: трансгума­низм / В. Н. Катасонов. - Текст: непосредственный // О границах науки / В. Н. Катасонов. - Москва, 2016. - С. 251-274.

6. Катасонов, В. Н. Хождение по водам (Религиозно-нравственный смысл повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка») / В. Н. Катасонов. - Текст: непо­средственный // Христианство. Культура. Наука / В. Н. Катасонов. - Москва, 2012. - С. 185-205.

7. Флоренский, П. А. Столп и утверждение истины / П. А. Флоренский. - Москва: Правда, 1990. - Т. 1, ч. 1. - 496 с. - Текст: непосредственный.

8. Яннарас, Х. Вера церкви: Введение в православ. богословие: пер. с но- вогреч. / Христос Яннарас; предисл. М. Ставру. - Москва: Центр по изучению религий, 1992. - 230, [1] с. - Текст: непосредственный.

9. Fukuyama, F. Transhumanism / F. Fukuyama. — Text: direct // Foreign Policy. – 2004. – Sept.

Источник: Катасонов В.Н. Святая Русь и Советская Россия: проблема наследования культурных ценностей // Музыка в современном мире: наука, педагогика, исполнительство. Сборник статей по материалам XVI Международной научно-практической конференции. Редколлегия: О.В. Немкова, О.В. Генебарт, Е.О. Казьмина. Тамбов, 2020. С. 480-494.