В статье аспиранта Общецерковной аспирантуры и докторантуры им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия Валерии Руслановны Яковлевой анализируются процесс становления квазирелигиозной гражданской обрядовости в Советском Союзе, а также сопутствующая этому процессу реорганизация календаря и всей праздничной системы страны. Автор обосновывает тезис о том, что для новой советской власти устранение старых традиций и создание новых было важным инструментом легитимации, а также противодействия своим основным врагам — самодержавию и Православной Церкви. Курс на сакрализацию политической власти предполагал постепенное вытеснение православной веры. В основном он опирался на формирование новой советской обрядности, которая должна была стать новым ценностным ядром общества и в обязательном порядке объединить всех его членов. В статье обосновывается идея о том, что изучение советских ритуалов как важнейшего инструмента секуляризации в СССР позволит глубже исследовать этот исторический и социальный феномен.

Современный мир существует в ситуации, когда «трансформация и преобразование жизненного пространства современного социума во многом детерминированы глобальными рисками»[1]. Одними из значимых в условиях современности становятся риски, касающиеся религиозно-духовной сферы. Так, религиозное сознание современного человека постоянно сталкивается с новыми вызовами секулярности, каждый из которых изощреннее предыдущего. Размывание границ традиционной религиозной нравственности в глобальном мире приводит к тому, что центральные мировые площадки все чаще открыто используют христианские символы и обряды в контексте пропаганды греха. Примером тому может служить прогремевшая на весь мир церемония открытия Олимпийских игр 2024 года в Париже, на которой в извращенном виде пародировалась картина Леонардо да Винчи «Тайная вечеря»: вместо Христа и апостолов «трапезничали» представители нетрадиционных сексуальных меньшинств[2]. Мировые «массы», как было принято называть общественность в СССР, восприняли данный перформанс с восторгом, за исключением немногочисленных возмущенных верующих.
  
Следует отметить, что подобное искажение смыслов не ново в истории человечества. Люди нередко воспринимают такие подмены ликующе, с юмором, не замечая, как сознание автоматически сакрализирует предложенные явления. В этом контексте не является исключением и феномен советской гражданской обрядности, носящий выраженный квазирелигиозный характер. Общественная жизнь Советского государства в ХХ веке была ознаменована оттачиванием секуляризационных механизмов в прямом смысле на человеческих костях. Имеет смысл обратиться к изучению данного феномена более подробно, поскольку знакомство с опытом предыдущих поколений может стать актуальным отрезвляющим фактором в обстановке идейного хаоса как в международной политике, так и в мировом информационном поле, что характеризуется тем, что «в пространстве социальной динамики глобальных процессов риск принятия стихийных решений катастрофически возрастает»[3]. Центральное внимание в статье будет уделено главному празднику советского календаря — Дню Октябрьской революции.
  
Говоря о методологической базе исследования, отметим, что для анализа советской обрядовости целесообразно использовать принцип рационализированной теологии, являющийся одним из способов выражения научного теологического метода. Данный метод, сформулированный протоиереем Константином Польсковым, определяется как соотнесение социокультурного феномена и его инструментов, зафиксированных в историческом процессе, с нормой религиозного сознания, то есть с системой ценностей, принципов и мировоззренческих представлений, которые нашли свое выражение и формализацию в православной традиции[4], и поэтому может быть использован в качестве теоретико-методологического фундамента нашего исследования.
  
Помимо теологического подхода для понимания природы феномена секуляризации, проявленного в конкретном событии, нами используется исторический метод, применение которого мы встречаем в трудах таких исследователей, как К. В. Годунов[5] и А. В. Апанасёнок[6], сумевших воссоздать исторические процессы советского периода в их секулярной полноте. Дополняющий его герменевтический метод способствует осуществлению анализа секулярных механизмов с точки зрения ценностных позиций, нашедших свое наиболее полное выражение в святоотеческом наследии восточнохристианского богословия.
  
Интересно также обратиться к опыту предшествующих исследователей, изучавших политическую обрядность различных эпох (таких как Н. Земон Дэвис, О. Ю. Малинова, А. И. Миллер, М. Озуф, У. Редди). Этот опыт показывает, насколько эффективным может быть изучение советских ритуалов для осмысления их как важнейшего инструмента секуляризации в СССР.
  
Теперь, когда нами сделаны необходимые методологические замечания, можно перейти непосредственно к анализу советской обрядовости.
  
Практически сразу после революционных событий в стране был введен новый календарь. 26 января 1918 года В. И. Ленин подписал декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря, в связи с чем после 31 января 1918 года наступило не 1 февраля, а 14 февраля. В документе было указано, что данное решение принято «в целях установления в России одинакового со всеми культурными народами исчисления времени»[7]. Официальная позиция понятна: власть стремилась к формированию более комфортного международного сотрудничества, но еще более важным мотивом было устранение традиций, на которых основывались главные враги социализма — самодержавие и Церковь. Следующим шагом этой масштабной работы была перестройка годового круга праздников, в результате которой вводились новые революционные праздники: 1 января — Новый год, 22 января — день памяти событий Кровавого воскресенья (расстрела демонстрации рабочих в 1905 году), 12 марта — День низвержения самодержавия, 18 марта — День Парижской коммуны, 1 мая — День Интернационала, 7 ноября — День Октябрьской революции. «Новая эра» российской культуры не могла быстро стереть церковные праздничные традиции, поэтому в календарях первых лет советской власти прослеживается явная дихотомия: в них удивительным образом совмещаются пролетарские и религиозные праздники. Резко уничтожать многовековые православные традиции власти не решались, так как большинство населения в молодом советском государстве были верующими. Курс на сакрализацию политической власти и ее решений, при котором могла бы органично быть вытеснена православная вера, опирался на формирование новой советской обрядности, которая должна была интерпретироваться как обновленный аксиологический компонент жизни общества и в обязательном порядке объединять всех его членов.
  
С самого момента введения нового советского календаря главным праздником нового государства был провозглашен День Октябрьской революции[8]. Он сразу был назван праздником его основания и в результате стал отправной точкой в реализации секулярной политики, явив собой один из ярчайших примеров квазирелигиозных традиций. Поэтому именно на примере празднования первой годовщины Октября нам бы хотелось рассмотреть праздничную обрядность как систему приемов, применяемых для сакрализации транслируемых властью смыслов. Так как эти смыслы стремились избавить человека от трансцендентной «обузы», немаловажным представляется исследование позиции Русской Православной Церкви по данному вопросу.
  
Стоит отметить, что праздник всегда представляет собой особое пространство символов, привлекающих внимание масс и переключающих его на необходимый вектор мысли. Как подчеркивает один из известнейших исследователей советских празднований Мальте Рольф, «праздник был политикой, а советское праздничное действо — выражением специфической формы господства»[9]. Взяв праздничные алгоритмы под контроль, их можно было использовать для внедрения особого эмоционального режима, с помощью которого сакрализировались политическая сфера и массовое насилие. Уильям Редди, профессор истории и культурной антропологии Дьюкского университета, в своем фундаментальном труде «Навигация эмоций» определяет этот режим как «совокупность нормативных эмоций и официальных ритуалов, методов и эмоциональных практик, которые служат их выражению и внушению»[10]. Понимание дискуссионности вопроса не исключает признания наличия особого эмоционального «заразительного» микроклимата на протяжении всего периода Гражданской войны. Революция захватывала все органы чувств. Знание о ней складывалось «не из газетных заголовков и даже не из слухов, передаваемых из уст в уста, а из звуков, зрелищ и запахов винтовочных выстрелов, а позже из треска лопающихся уличных фонарей и разрушенных окон магазинов»[11]. Праздник должен был отсылать к невербальным признакам революции и в то же время быть оплотом ликования от победы социализма. Здесь можно провести параллели с Французской революцией, которая во многом была образцом и ориентиром для советской пропаганды[12]. Исследователи революционных событий во Франции также отмечали феномен «переноса сакральности»[13] и появление ритуализированных обрядов насилия[14]: оно переставало негативизироваться и, напротив, приобретало статус священного, осуществляя тем самым радикальную подмену эмоций.
  
Как видно из вышесказанного, подмена эмоций в пространстве праздника служит удобным основанием для введения новых советских (в данном случае — революционных) идеалов. В противовес этому Святейший Патриарх Тихон начал свое послание Совету народных комиссаров с цитаты из Евангелия от Матфея: все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26:52). Глава Церкви отмечал, что празднование годовщины Октября — это восхваление «небывалого по жестокости братоубийства»[15], проводимое в трагичное для страны время. Впрочем, не только Церковь, но и другие оппоненты большевиков также считали этот праздник неуместным предприятием[16].
  
В конце августа 1918 года была создана Временная комиссия по организации праздничных мероприятий. Возглавил ее председатель коллегии секции изобразительных искусств В. М. Фриче[17]. Комиссия обозначала в качестве приоритетной идейную сторону торжества, выделяя большую часть денег на издательскую деятельность, памятники и театрально-музыкальные постановки, в то время как продовольственная сторона рассматривалась как второстепенная[18]. Праздник должен был стать символом идейного большевизма. Факт образования данной комиссии представляется нам важным, так как объект нашего исследования — советская обрядность — является непосредственным результатом ее работы. Особенно бросается в глаза употребление государственных денег на реализацию подобных целей в условиях явного недостатка ресурсов в обескровленной стране. Так, например, Г. А. Князев отмечал: «Скоро без штанов и рубашек ходить будем, а тут целыми кусками материи столбы заворачивают <...> Все реквизировали, ни по одному ордеру ничего не получили, а тут <...> Тут небывалая вакханалия. Такой расточительности — не денег, нет, что деньги! — а добра трудно представить себе. Все разваливается, не ремонтируется, а тут целые леса бревен, тысячи досок, сотни пудов гвоздей, веревок. и самое бесценное — холста и разной материи»[19]. И действительно, комиссия использовала разные подходы к декорированию праздничного пространства: это были и флаги, и панно с изображенными на них революционными символами[20], и украшение арок красной материей, и всюду развешанные еловые ветви. Последний прием берет свое начало в дореволюционной православной традиции: так украшались общественные пространства во время рождественских празднований[21]. Закономерно, что у участников торжеств этот прием вызывал совершенно очевидные ассоциации, и праздник получил в народе наименование «Пролетарские святки»[22].
  
Но не только зрение и обоняние вовлекались в процесс восприятия новой обрядности. 6 ноября 1918 года в Москве, ровно в 12 часов, начало празднования ознаменовали заводские гудки. Такой выбор звукового сопровождения был неслучаен: это было сродни колоколам, оповещавшим о начале богослужения, кроме того именно гудки служили сигналом к забастовкам на рабочих местах во время революционных волнений. В условиях индустриализации общества они обрели новый сакральный смысл, стали символом освобождения трудящихся. И если звон колокола был призывом к молитве и покаянию, символом принадлежности к православному единству[23], то гудок призывал человека к «праведному» насилию, присоединяя его к рядам атеистически настроенных технократов.
  
Но и колокола еще не умолкли. Например, 7 ноября в программе праздника в Олонецком уезде говорилось, что «в 9 час. утра во всех церквах уезда в течение 15 минут должен быть колокольный звон, который возвестит наступление великого праздника пролетарской Пасхи»[24]. Звон производился, но богослужения в этот день были отменены.
  
В качестве одной из важнейших форм обрядовой праздничной культуры следует упомянуть митинги, шествия и демонстрации. По словам В.И. Ленина, они активно использовались партией, чтобы «пробудить и поднять общественные “низы”... наиболее угнетенную и забитую, наименее подготовленную массу трудящихся»[25]. Ощущение духовной мощи и силы должно было «воспитать и рождать коммунистов»[26], по словам Н. М. Анцеловича. Теперь праздничные гуляния совмещали в себе традиции «военного парада, религиозной церемонии и революционной демонстрации».
  
Празднование годовщины Октября меняло эмоциональную окраску с мрачной революционной на торжественную. Нависший над страной голод способствовал положительному восприятию его населением в силу получения казенного пайка. Это величественно называлось «праздничной трапезой». «Решено всем гражданам 1-й и 11-й категории выдать в день праздника крупу, жировые вещества, мясо, а также по 1 Фунту белого хлеба, который уже назван рабочими “октябрьским куличом”»[27].
  
Немаловажной частью сценария мероприятия было поминовение борцов за свободу как важнейших участников революционного движения. Траурная церемония, по словам Н. М. Анцеловича, должна была пробуждать «всеобщее радостное веселье»[28], «вызванное устремленным в будущее торжеством революционных побед»[29]. Большевики в течение всего периода своего управления страной будут культивировать память о «бессмертном подвиге почивших», об «омытой кровью революции», и это понимание смерти — или, скорее, бессмертия — героев революции активно перекликается с христианским взглядом на феномен смерти. Церковь, зиждущаяся на крови мучеников, смотрит на смерть как на источник будущей жизни. Секулярная героизация представителей рабочего класса как новомучеников индустриальной эпохи выглядит очередной квазисакральной метафорой христианской мысли.
  
Таким образом, формы выражения рассматриваемого праздника воздействовали на разные органы чувств, затрагивали экзистенциальные вопросы о смерти, давая на них ответы атеистической пропаганды и наполняя революционное движение масс квазисакральным смыслом.
  
Квазисакрализация главного идеологического праздника явно прослеживается и в различных видах корреспонденции того периода. «Праздников праздник», «пролетарская Пасха», «Красная Пасха» — все эти метафоры активно включались в агитационные речи известных большевиков, в письма к вождям, в заметки и статьи того времени. Воплощенный в них язык эмоций помогает сделать вывод о результатах использования торжества для влияния на массы. Годовщина революции характеризовалась в описаниях переживаниями, испытываемыми именно во время празднования православной Пасхи. Например: «Дни 7 — 8 ноября должны стать днями всеобщего митингования. Крылатым праздником духа должны мы их сделать. Это дни смотра наших сил, и мы должны ревностно к ним подготовиться, употребляя церковный оборот, постом и молитвою. <...> Но эти дни <...> должны быть днями и великой радости. Так в пасхальные дни верующий разумом уподобляется воскресшему Христу и с чувством радуется под веселый звон праздничных колоколов торжеству Воскресшего Великого Сына»[30]. Приведенный выше отрывок статьи являет нам пример использования квазирелигиозной терминологии, уподобляющей праздник революции Светлому Христову Воскресению. Перенос религиозных смыслов на почву идеологического торжества должен был заполнить лакуну, образовавшуюся из-за естественной потребности каждой души в духовном. Приятным дополнением здесь были эмоциональные паттерны: участники мероприятия испытывали наслаждение и ликование, сродные ощущениям от участия в христианском торжестве. Все это находило отражение и в поздравлениях революционных лидеров: «С великим праздником новой для всех пролетарской красной Пасхи»[31], «светлое Воскресение труда; <...> праздник праздников рабочего класса»[32].
  
И это не единственный пример подмены смыслов с данным вектором. Образ Пасхи активно эксплуатировался в контексте военной мобилизации, где Октябрьская революция преподносилась в одном ряду с главнейшими, переломными событиями в истории человечества. Значение кровавой жертвы России ставилось на одну ступень со спасительной Жертвой Христа:
  
«Октябрьский праздник — день спасенья,
Земли распятой воскресенья:
Вся мировая беднота
Сошла в тот светлый день с креста»[33].
  
А вот как А. С. Славатинский повествует о подвиге революции товарищу Г. Е. Зиновьеву:
  
«О, пусть томит терновый наш венец,
Пускай враги клеймят нас без пощады, —
Мы не оставим дымной баррикады!..
Прошел лишь год, но близится конец,
И вот поют ликующие строфы
Всемирный праздник — торжество голгофы!..»[34]

Эти и многие другие примеры квазирелигиозной риторики способствовали переосмыслению массами духовных смыслов не в пользу канонических. Не единичны случаи кощунственного сравнения Христа с социалистами: «как иначе, как не проповедью социализма назвать все ученье Христа?»[35] — задается вопросом один из революционных авторов. Подвиг Христа сравнивали с подвигом погибших октябрьских героев.
  
Но самым презренным из всех секулярных приемов советской власти была квазисакрализация и легитимация реального насилия. Как никто другой отстаивал статус «священного террора» товарищ Зиновьев: «Лишь либералы, правые эссэры, буржуи против массового красного террора. Марксисты же признают этот священный террор»[36]. Тотальное искажение подпитывалось примерами «героев» Французской революции. Таким выступал Марат, который, когда его называли «кровожадным зверем за то, что он требовал падения 500 контрреволюционных голов», отвечал: «Я добр, я человеколюбив, и этой жертвой я хочу спасти десятки тысяч тружеников, которые в противном случае падут жертвами зверского белого террора»[37].
  
Курс на одобрение красного террора всячески поддерживался с помощью партийных лозунгов и проведения специфических ритуальных мероприятий во время празднования Октября, о чем будет сказано немного позже. Врагами революции объявлялись буржуазия, дворяне, «кулаки» и духовенство. Настроения по отношению к ним были однозначными — декларировалась необходимость физического уничтожения. Священника могли ликвидировать показательно, для устрашения народа.

Легитимация кровопролития, как уже отмечалось выше, вызвала жесткую реакцию со стороны Предстоятеля Русской Православной Церкви. Свое обращение к Совету народных комиссаров, посвященное годовщине революции, Святейший Патриарх Тихон закончил словами: «Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних и истребление невинных, простираем Мы наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (см.: Лк. 11:50 — 51), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (см.: Мф. 26:52)»[38].
  
Зрелищности Октябрьскому торжеству придала новая традиция «казнить» чучела врагов революции. Об этом весьма выразительно высказался корреспондент газеты «Коммунар»: «Что ж, это может выйти очень занятно и эффектно. Притащить на площадь большое чучело попа, толстенького буржуя, коронованного дурака и всенародно при подходящей обстановке эти чучела предать сожжению!»[39].
  
Исследования антропологов об использовании огня в очистительных целях говорят о реализации идеи «избавить сообщество от чуждых элементов ради создания нового утопического строя, ликвидировать всех тех, кто якобы ставил под удар благоденствие сообщества. Это убеждение представляло собой мощный аспект общего багажа радикальной политики и радикальных акций в Европе с 1917 по конец 1940-х годов»[40].
  
Символизм «очистительного» процесса во время празднования годовщины Октября ознаменовывал новый этап в жизни страны, ее освобождения и преображения. Синхрония обрядовых сожжений и реального насилия «говорили» громче агитирующих вождей, снимая у народа ощущение греховности собственного поведения.
  
«Христову (правду) вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян доставить торжество призраку мировой революции»[41] — так обличал обрядовую квазирелигиозность Патриарх Тихон. Использование христианской риторики создавало иллюзию в сознании масс, подменяло подлинные христианские добродетели «благой» эскалацией насилия. Но отсылка к личности Христа в качестве социалистического ориентира должна была поставить на пьедестал Его основополагающее учение о нравственности. Искажение же подлинных смыслов через эпизодическое заимствование христианской терминологии, обрядов и традиций лишь вводило людей в заблуждение. Верхушка большевиков не учла несовершенство поврежденной грехом природы человека. Невозможно построить идеальное общество, если каждый из его участников не будет преображаться внутренне. Возвышение над собственным грехом, над своим «ветхим человеком», бытие по совести, основанное на устойчивом фундаменте христианской веры, дают человечеству шанс на мирное светлое будущее. Строительство «справедливого» советского общества без любви оказалось лишь «мыльным пузырем», который не выдержал испытание временем. Это предвидел и святитель Тихон, до конца пронесший свой патриарший крест. В своем письме иерею Николаю Троицкому он писал: «как быстро и детски доверчиво было падение народа русского, развращаемого много лет несвойственной нашей христианской стране жизнью и учениями, так же пламенно и чисто будет раскаяние его, и никто не будет так любезен сердцу народному, как пастырь родной его Матери Церкви, вызволивший его из египетского зла»[42].
  
Таким образом, можно отметить, что активное использование квазирелигиозных практик не смогло создать долговечную идейную базу. Обещанные народу советской властью благие условия жизни не давали ощущения подлинного счастья, поскольку никакие внешние обстоятельства не могут дать человеку ощущения полноты экзистенциального благоденствия. Фундаментом религиозной и, в частности, христианской жизни является любовь, формулу которой дал нам апостол Павел: Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. <...> Любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине (1 Кор. 13:1,4 — 6). Именно в любви необходимо подражать Христу.
  
Суррогатные идеи, попытки подменить социалистическим благоденствием христианские представления о рае наряду с квазирелигиозными практиками приводили не к формированию «атеистической религии», а напротив, к повышению социальной безответственности, обесмыссливанию ритуалов, которыми так умело манипулировала советская власть.
  
Хотя на определенный период победа, казалось, была для нее такой близкой, советские проекты сакрализации советских праздников в долгосрочной перспективе показали свою нежизнеспособность.

Список источников и литературы

1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета с параллельными местами и приложениями. М.: Эксмо, 2018. 1296 с.
2. Барабанов Н. Картины октябрьских празднеств // Вестник жизни. 1919. № 3-4. С. 116-120.
3. Бородатая женщина, голый мужчина, ребенок: «Тайная вечеря» на открытии Олимпиады вызвала скандал // Газета.ги. [ Электронный ресурс]. URL: https://www.gazeta.ru/sport/2024/07/27/19465507. shtml (дата обращения: 07.09.2024). Загл. с экрана. Яз. рус.
4. Герварт Р, Хорн Д. Военизированные конфликты в Европе после Первой Мировой войны: введение // Война во время мира: военизированные конфликты в Европе после Первой Мировой войны / под ред. Р Герварта, Д. Хорна. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 8-31.
5. Годунов К. В. «Красная Пасха»: празднование годовщины Октября и политическая культура Гражданской войны. СПб.: Изд-во Европейского ун-та, 2023. 256 с.
6. Годунов К. В. Петрозаводск 7-8 ноября 1918 года: губернский центр в дни праздничных торжеств // Труды Карельского научного центра Российской академии наук. 2015. № 8. С. 97-103.
7. Декрет о введении западноевропейского календаря // Сайт исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. [Электронный ресурс]. URL: https://www.hist.msu.ru/ER/Etext/DEKRET/18-01-24. htm (дата обращения: 07.09.2024). Загл. с экрана. Яз. рус.
8. Заседание Петроградского Совета рабоч [е]-крест [ьянских] и крас- ноар [мейских] Деп [утатов], 1 ноября 1918 г. // Центральный государственный архив Санкт-Петербурга. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 14. Л. 65.
9. Земон Дэвис Н. Обряды насилия // История и антропология: междисциплинарные исследования на рубеже XX-XXI веков / под общ. ред. М. Крома, Д. Сэбиана, Г. Альгази. СПб.: Изд-во Европейского ун-та; Алетейя, 2006. С. 111-162.
10. Князев В. Красная Пасха. 25-ое октября // Боевая правда. 1919, 7 нояб.
11. Князев Г. А. Из записной книжки русского интеллигента за время войны и революции 1915-1922 гг. // Русское прошлое. 1991. № 2. С. 97-200.
12. Ленин В. И. Очередные задачи Советской власти // Ленин В. И. Полное собрание сочинений: В 55 т. Т 36: март — июль 1918. М.: Изд-во политической лит-ры, 1969. С. 165—208.
13. Ленин В. И. Речь на митинге-концерте сотрудников Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, 7 ноября 1918 г. // Ленин В. И Полное собрание сочинений: В 55 т. Т 37: июль 1918 — март 1919. М.: Политиздат, 1977. С. 173—174.
14. Малышева С. Ю., Сальникова А. А. Российский провинциальный город 1920-х годов: визуализация «советскости» // Визуальная антропология: городские карты памяти. М.: Вариант; ЦСПГИ, 2009. С. 121-142.
15. На улицах Москвы // Известия ВЦИК. 1918, 9 нояб.
16. Обращение народного комиссара просвещения А. В. Луначарского к учащейся молодежи в связи с празднованием I годовщины Великой Октябрьской социалистической революции // Вопросы истории. 1967. № 10. С. 149-150.
17. Озуф М. Революционный праздник, 1789-1799. М.: Языки славянской культуры, 2003. 426 с.
18. Октябрьский кулич // Коммунар. 1918, 13 окт.
19. Организация Октябрьских празднеств // Северная коммуна. 1918, 21 сент.
20. Орлов М. О. Динамика глобализирующейся экономики в контексте дискурсивного управления: стратегии Европы и Китая // Известия Саратовского университета. Серия: Философия. Психология. Педагогика. 2012. Т. 12. Вып. 3. С. 36-40.
21. Орлов М. О. Дискурсивное управление социальной динамикой глобальных процессов: социально-политическая сфера // Известия Саратовского университета. Сер. Философия. Психология. Педагогика. 2009. Т. 9. Вып. 1. С. 34-40.
22. Отповедь тов. Зиновьева // Красная газета: вечерний выпуск. 1918, 25 сент.
23. Польсков К. О. К вопросу о научном богословском методе // Вопросы философии. 2010. № 7. С. 93-101.
24. Пройденные ступени // Правда. 1918, 6 нояб.
25. Райхенштейн А. 1 Мая и 7 Ноября 1918 года в Москве: из истории оформления первых пролетарских праздников // Агитационномассовое искусство первых лет Октября: материалы и исследования. М.: Искусство, 1971. С. 76-108.
26. Рачков А. К. К Октябрьской годовщине // Известия Олонецкого Губернского Исполнительного Комитета Советов крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов. 1918, 25 окт.
27. Рольф М. Советские массовые праздники. М.: РОССПЭН, 2009. 438 с.
28. С чем борется Советская власть. Религия и социализм // Известия Острогожского уездного исполнительного комитета Советов рабочих и крестьянских депутатов. 1918, 7 нояб.
29. Славатинский А. С. Первому среди равных Северной Коммуны, товарищу Г. Зиновьеву, 25 окт. 1917 г. — 25 окт. 1918 г. // Великая годовщина Пролетарской Революции. Петроград, 1918. С. 8.
30. Советская идентичность и проблемы религиозности: православные практики в повседневной жизни граждан СССР в 1940-е — 1980-е гг. / А. В. Апанасёнок, С. А. Кравченко, И. С. Пудякова и др. Курск: Изд-во РОСИ, 2022. 321 с.
31. Телеграмма из Викторовской волости // Государственный архив Российской Федерации. Ф. 1235. Оп. 5. Д. 19. Л. 37.
32. Телеграмма из Уральской области // Государственный архив Российской Федерации. Ф. 1235. Оп. 93. Д. 10. Л. 62.
33. Тихон (Беллавин), свт. Послание Святейшего Патриарха Тихона Совету Народных Комиссаров по случаю первой годовщины октябрьской революции // Азбука веры. [Электронный ресурс]. URL: https://azbyka.ru/otechnik/Tihon_Belavin/poslanie-patriarha-tihona-po-sluchaju-pervoj-godovshhiny-ok... Дата обращения: 07.09.2024). Яз. рус.
34. Трифон (Туркестанов), митр. Слово о значении колокольного звона в день поднятия церковного колокола (в селе Горбунове Московской губернии Дмитровского уезда), 31 октября 1910 года // Про- поведи.рф. [Электронный ресурс]. URL: https://xn--b1aecn0aafbh.xn--p1ai/propoved/slovo-o-znachenii-kolokolnogo-zvona-v-den-podnyatiya-tser.... (дата обращения: 07.09.2024). Яз. рус.
35. Юбилейные костры // Коммунар. 1918, 1 нояб.
36. Plamper J. Sounds of February, Smells of October: The Russian Revo1ution as Sensory Experience // The American Historical Review. 2021. Abl. 126, Issue I. pp. 140—165.
37. Reddy W The Navigatton of Feeling: A Framework tor the History of ЕтоОощ. Cambridge; New УоЛ: Cambridge University Press, 2001.380 p.


[1] Орлов М.О. Дискурсивное управление социальной динамикой глобальных процессов: социальнополитическая сфера // Известия Саратовского университета. Серия: Философия. Психология. Педагогика. 2009. Т 9. Вып. 1. С. 35.
[2] См.: Бородатая женщина, голый мужчина, ребенок: «Тайная вечеря» на открытии Олимпиады вызвала скандал // Газета.т [Электронный ресурс]. URL: https://www.gazeta.ru/sport/2024/07/27/19465507.shtml (дата обращения: 07.09.2024). Загл. с экрана.
[3] Орлов М.О. Динамика глобализирующейся экономики в контексте дискурсивного управления: стратегии Европы и Китая // Известия Саратовского университета. Серия: Философия. Психология. Педагогика. 2012. Т 12. Вып. 3. С. 39.
[4] См.: Польсков К.О. К вопросу о научном богословском методе // Вопросы философии. 2010. № 7. С. 93-101.
[5] См.: Годунов К.В. «Красная Пасха»: празднование годовщины Октября и политическая культура Гражданской войны. СПб., 2023.
[6] См.: Апанасёнок А.В. [и др.] Советская идентичность и проблемы религиозности: православные практики в повседневной жизни граждан СССР в 1940-е — 1980-е гг. Курск, 2022.
[7] Декрет о введении западноевропейского календаря // Сайт исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова [Электронный ресурс]. URL: https://www.hist.msu.ru/ER/Etext/DEKRET/18-01-24.htm (дата обращения: 07.09.2024). Загл. с экрана.
[8] См.: Годунов К.В. «Красная Пасха»: празднование годовщин Октября и политическая культура Гражданской войны. СПб., 2023.
[9] Рольф М. Советские массовые праздники. М., 2009. С. 7.
[10] Reddy W The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions. Cambridge; New York, 2001. P 129.
[11] Plamper J. Sounds of February, Smells of October: The Russian Revolution as Sensory Experience // The American Historical Review. 2021. Vol. 126. P 1 — 2.
[12] См.: Ленин В.И. Речь на митинге-концерте сотрудников Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, 7 ноября 1918 г. // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 37. М., 1977. С. 173.
[13] См.: Озуф М. Революционный праздник, 1789—1799. М., 2003. С. 389.
[14] См.: Земон Дэвис Н. Обряды насилия // История и антропология: междисциплинарные исследования на рубеже XX—XXI веков. СПб., 2006. С. 111 — 162.
[15] Тихон (Беллавин), свт. Послание Святейшего Патриарха Тихона Совету Народных Комиссаров по случаю первой годовщины октябрьской революции // Азбука веры. [Электронный ресурс]. URL: https://azbyka. ru/otechnik/Tihon_Belavin/poslanie-patriarha-tihona-po-sluchaju-pervoj-godovshhiny-oktjabrskoj-revoljutsii/ (дата обращения: 07.09.2024).
[16] См.: Рольф М. Указ соч. С. 35.
[17] См.: На улицах Москвы // Известия ВЦИК. 1918, 9 нояб.
[18] См.: Телеграмма из Уральской области // Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 1235. Оп. 93. Д. 10. Л. 62.
[19] Князев Г. А. Из записной книжки русского интеллигента за время войны и революции 1915—1922 гг. // Русское прошлое. 1991. № 2. С. 123.
[20] См.: Райхенштейн А. 1 Мая и 7 Ноября 1918 года в Москве: из истории оформления первых пролетарских праздников // Агитационно-массовое искусство первых лет Октября: материалы и исследования. М., 1971. С. 76-108.
[21] См.: Малышева С.Ю., Сальникова А.А. Российский провинциальный город 1920-х годов: визуализация «советскости» // Визуальная антропология: городские карты памяти. М., 2009. С. 125.
[22] См.: Барабанов Н. Картины октябрьских празднеств // Вестник жизни. 1919. № 3-4. С. 116.
[23] См., напр.: Трифон (Туркестанов), митр. Слово о значении колокольного звона в день поднятия церковного колокола (в селе Горбунове Московской губернии Дмитровского уезда), 31 октября 1910 года // Про- поведи.рф. [Электронный ресурс]. URL: проповеди.рф/propoved/slovo-o-znachenii-kolokolnogo-zvona-v-den- podnyatiya-tserkovnogo-kolokola-v-sele-gorbunove-moskovsko/ (дата обращения: 07.09.2024).
[24] Цит. по: Годунов К.В. Петрозаводск 7—8 ноября 1918 года: губернский центр в дни праздничных торжеств // Труды Карельского научного центра Российской академии наук. 2015. № 8. С. 99.
[25] Ленин В.И. Очередные задачи Советской власти // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т 36: март — июль 1918. М., 1969. С. 202.
[26] Заседание Петроградского Совета рабоч[е]-крест[ьянских] и красноар[мейских] Деп[утатов], 1 ноября 1918 г. // Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (далее — ЦГА СПб). Ф. 1000. Оп. 2. Д. 14. Л. 65.
[27] Октябрьский кулич // Коммунар. 1918, 13 окт.
[28] Организация Октябрьских празднеств // Северная коммуна. 1918, 21 сент.
[29] Там же.
[30] Рачков А.К. К Октябрьской годовщине // Известия Олонецкого Губернского Исполнительного Комитета Советов крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов. 1918, 25 окт.
[31] Телеграмма из Викторовской волости // ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 5. Д. 19. Л. 37.
[32] Пройденные ступени // Правда. 1918, 6 нояб.
[33] Князев В. Красная Пасха. 25-ое октября // Боевая правда. 1919, 7 нояб.
[34] Славатинский А.С. Первому среди равных Северной Коммуны, товарищу Г Зиновьеву, 25 окт. 1917 г. — 25 окт. 1918 г. // Великая годовщина Пролетарской Революции. Петроград, 1918. С. 8.
[35] С чем борется Советская власть. Религия и социализм // Известия Острогожского уездного исполнительного комитета Советов рабочих и крестьянских депутатов. 1918, 7 нояб.
[36] Отповедь тов. Зиновьева // Красная газета: вечерний выпуск. 1918, 25 сент.
[37] Обращение народного комиссара просвещения А.В. Луначарского к учащейся молодежи в связи с празднованием I годовщины Великой Октябрьской социалистической революции // Вопросы истории. 1967. № 10.
[38] См.: Тихон (Беллавин). Указ. соч.
[39] Юбилейные костры // Коммунар. 1918, 1 нояб.
[40] Герварт Р, Хорн Д. Военизированные конфликты в Европе после Первой Мировой войны: введение // Война во время мира: военизированные конфликты в Европе после Первой Мировой войны. М., 2014. С. 29.
[41] См.: Тихон (Беллавин). Указ. соч.
[42] См.: Тихон (Беллавин). Указ. соч.

Источник: Яковлева В.Р. Сакрализация советских праздников на примере празднования годовщины Октября: социально-теологический аспект // Труды Саратовской православной духовной семинарии. №3 (26). 2024. Саратов: Изд-во Саратовской православной духовной семинарии, 2024. С. 36-54.