Аннотация: Отправляясь от критического отношения к церковной реформе Петра Первого, в статье Владимира Николаевича Катасонова, доктора философских наук, доктора богословия, профессора, профессора ОЦАД, анализируется традиционная роль русских монастырей в отечественной культуре: в государственном строительстве, воинском деле, традициях русской живописи, литературы, музыки, русской философии, отечественной науки, народной нравственности. Делается вывод, что русский монастырь представляет собой своеобразную икону национальной идеи России.

***

Император Всероссийский Петр Первый совершил множество славных дел, которых значение и размах вполне соответствует его прозвищу Великий. Он создал русский флот, мануфактурную промышленность, двинул вперед систему образования, создал новую северную столицу Санкт-Петербург, присоединил к России новые земли. Российская империя при Петре уверенно вошла в число первых европейских держав, чтобы уже никогда больше не выходить из этого списка. Однако оценка деяний и реформ первого Всероссийского Императора была всегда двойственной. Ключевым пунктом здесь всегда было отношение к Петровским реформам в Церкви. Священник Георгий Флоровский писал о церковных реформах Петра Великого: «“Полицейское” мировоззрение развивается исторически из духа Реформации, когда тускнеет и выветривается мистическое чувство церковности, когда в Церкви привыкают видеть только эмпирическое учреждение, в котором организуется религиозная жизнь народа. С такой точки зрения и церковность подпадает и подлежит государственной централизации. И “князю земскому” усваивается и приписывается вся полнота прав или полномочий и в религиозных делах его страны и народа... Такая новая система церковно-государственных отношений вводится и торжественно провозглашается в России при Петре, в “Духовном Регламенте”. Смысл “Регламента” очень прост и слишком ясен. Это есть программа Русской Реформации...» [11, с. 84].

В нашей статье мы будем говорить о монастырях, поэтому для нас важен именно указ 31 января /13 февраля 1724 г., которым предполагалось переустроить монашество, а размножившимся монастырям дать назначение, сообразное с пользою государства. Указ этот составлен государем и дополнен Феофаном (Прокоповичем). В указе читаем: «Нынешнее житие монахов точию вид есть и понос от иных законов, понеже большая часть тунеядцы суть. У нас почти все из поселян. Что оные оставили — явно есть, — не точию не отреклись, но приреклись доброму и довольному житию, ибо дома был троеданник, то есть: дому своему, государству и помещику, а в монахах все готовое. Прилежат ли разумению Божественного Писания и учения? Всячески нет. А что говорят — молятся: то и все молятся» [7, с. 2].

Петр I понимал монастырь, прежде всего, как хозяйственную единицу, и для него было невыносимым позволять столь многим людям вести чисто духовную, молитвенную, — т. е. в его мышлении праздную, — жизнь.

Еще из «Путей русского богословия» свящ. Г. Флоровского: «Петр в России хотел церковное управление организовать так, как было оно организовано в протестантских странах. Такое переустройство не только отвечало его властному самочувствию, и не только требовалось логикой его общей идеи власти или “воли монаршей”. Оно соответствовало и его личному религиозному самочувствию или самомнению. В своем мировоззрении Петр был вполне человеком Реформированного мира, хотя в быту и сохранял неожиданно много привычек или прихотей Московской старины» [11, с. 85].

Земельная собственность монастырей была передана в Монастырский указ, и доходами с нее государство распоряжалось свободно. Монастыри должны были «служить государству и обществу», но в понимании Петра это было прежде всего забота о материальном. «Что же прибыль обществу от сего? Воистину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям, понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть. Находится же иной способ жития праздным сим не праздный, но богоугодный и не зазорный, еже служити прямым нищим, престарелым и младенцам. Ибо на многих местах Святое Писание сие не токмо похваляет, но и узаконяет» [7, с. 2]. Монастыри превратились в богадельни, куда помещались увечные солдаты, нищие, старики и сироты. Так были преобразованы большие московские монастыри: Чудов, Вознесенский, Новодевичий. Надо отметить, что заботясь об образовании, Петр приказал устраивать в монастырях школы и семинарии. Однако прежде всего император-революционер ждал от монастырей пользы материальной.

И это было большой ошибкой Императора Всероссийского, и трагедией для России, изменившей во многом историческую траекторию нашей Родины. Монастыри играли всегда огромную фундаментальную роль в истории и культуре России, их влияние сказывалось почти во всех областях русской цивилизации.

Тысячелетняя Россия построила свою культуру, свое государство под знаменем Христа. Масштаб и глубина построенной культуры заставляют, действительно, говорить о русской цивилизации, несравнимой ни с какими другими. Духовной основой этой цивилизации была Православная Церковь и православная культура в ее особой форме синергетического бытия человека: молитвенное призывание Бога на всякое человеческое дело, мирное, военное, духовное. «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Матф. 6:21). Отступление от этой формулы русского Логоса, Русского мира всякий раз оборачивалось тупиками, поражениями, потерями. Следовать этой программе было непросто, но как писал замечательный русский мыслитель А. С. Хомяков, по-другому было нельзя: «Для России возможна одна только задача: сделаться самым христианским из человеческих обществ… Эта цель ею сознана и высказана сначала; она высказывалась всегда, даже в самые дикие эпохи ее исторических смут… Задача, издревле нам определенная, не легка: историческая судьба налагает труд по мере почести. Путь нам должен был быть тяжелым. Легко размножение инфузорий и зоофитов: болезненно рождение человека. Но отрекаться от своей задачи мы не можем, потому что такое отречение не обошлось бы без наказания. Вздумали бы мы быть самым могучим, самым материально-сильным обществом? Испробовано. Или самым богатым, или самым грамотным, или даже самым умственно-развитым обществом? Все равно: успеха бы не было ни в чем. Почему? Тут нет мистицизма, скажу я тем, которым, по некоторой слабости понимания, всюду мерещится мистицизм, — просто потому, что никакая низшая задача не получит всенародного сознания и не привлечет всенародного сочувствия, а без того успех невозможен. Нечего делать: России надобно быть или самым нравственным, т. е. самым христианским из всех человеческих обществ, или ничем, но ей легче вовсе не быть, чем быть ничем. Итак, всяк да приложит свой частный труд к разрешению общей задачи. Братолюбия не забывайте» [15, с. 336].

Организация всей жизни как совместного с Богом делания нашло свое яркое выражение в культуре русских монастырей. Монастырь на Руси, и изначально, а во многом, и в дальнейшей истории страны был одновременно центром духовным, умственнообразовательным, экономическим и социально-политическим. Вся жизнь здесь концентрически организовывалась вокруг духовного молитвенного центра, литургии; вся жизнь оценивалась и освящалась этой своей связью с православным культом Триединого Бога. Монастыри давали образец подобного понимания жизни и для всей остальной культуры.

Важнейшей частью религиозной культуры является богословие, понимание и толкование Писания. Для православного богословия мало глубокого знания Библии, языков, древней истории и культуры, всего того, что дается научной выучкой и трудолюбием. Для верного понимания текстов библейского Откровения необходима Божия помощь, особое вдохновение. Свидетельства его живут в Церкви, создавшей Предание, и хранящей традицию интерпретации Библии. В противовес протестантскому религиозному индивидуализму, делающему акцент на научном изучении Библии и личном откровении, православный богослов ищет ответов в Писании с опорой на Предание, на веру и мнения святых Отцов. Православного исследователя ведет убеждение, что последняя Истина не дается отдельному уму, а дается всей Церкви, просвещенной Святым Духом. Понимание это было основой всех Вселенских Соборов, который начинали свои вероучительные Оросы словами апостольского Иерусалимского Собора 51 года «Изволися бо Святому Духу и нам…» (Деян. 15:28). Монастырская монашеская практика, совместная молитва, призывание помощи Божией всегда были в истории Церкви необходимым условием решения догматических споров. И русские монастыри всегда хранили эти традиции воспитания ученого монашества.

Русская этика вдохновляется образом самой Божественной жизни, которая есть не отдельное существование Монады, а общение Лиц Пресвятой Троицы. В любовном общении этих Лиц, у которых все общее («единосущие»), русская культура находит идеал для подражания. Прп. Сергию его жизнеописатель приписывает поучение: чтобы «взиранием на Святую Троицу побеждался страх пред ненавистною раздельностью мира». Это «взирание» есть, прежде всего, молитва, ибо без благодатной помощи свыше невозможно человеку примириться с ближним, преодолеть разделение… А без этого примирения невозможно и общение с Богом: «Кто говорит: “я люблю Бога”, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего» (1 Ин., 4:20–21). Отсюда в русской культуре и особое отношение к семье. Вообще, человек умирает один, а спастись одному нельзя. Всегда есть какая-то общность, семья, родители, дети, товарищи, монастырская братия, и твое спасение, твой нравственный уровень зависит от отношения к этой семье, малой или большой. Семья понимается в Православии как малая Церковь, во всех непростых перипетиях быта обтачивающая все «углы» его натурального эгоизма, и соборно возводящая человека к Истине…. Куда шел русский человек для решения своих коренных жизненных задач, с кем советовался? Он шел в монастырь, нередко осуществлял длительное паломничество. В монастыре он находил истинных авторитетных советников, находил вдохновляющие образы преображения человеческого естества в синергии с Богом.

Государственное строительство. Историк-иеромонах Иоанн Корчуков пишет: «Социально-политический идеал, предполагавший единство Русской земли в виде братского союза князей под водительством Великого князя, явился отражением устройства общежительного монастыря. Период с середины XV в. до середины XVI в. был временем окончательного оформления политической доктрины московского самодержавия. Сочинения Иоанна III и Иоанна IV показывают, что представления этих царей о сущности своей власти воспроизводят основные черты, которыми характеризуется власть игумена в общежительном монастыре: богоустановленность царя как и игумена, предстояние царя пред Богом за своих подданных как и игумена за своих насельников, ответственность пред Богом за своих подопечных, единовластие, полное единодушие братии с игуменом для устройства жизни в монастыре во спасение души, так и недопустимость инакомыслия с царем, соработничество народа с царем для устройства России как дома Пресвятой Богородицы, как Хранительницы истинного Богопочитания, православной веры. Эти принципы обеспечивали создание прочных общественных связей, а на их базе сплочение различных социальных групп» [1, с. 2].

Отечественная политология пережила с середины XIX века вековое «пленение» марксистским учением. Однако учения М. А. Бакунина, Н. К. Михайловского, К. Маркса, В. И. Ленина были для русского народа лишь ядовитыми соблазнами западной социологии, и никак не были связаны с традиционной политической и государственной мыслью России. Удивительным примером этого служит эволюция взглядов Л. А. Тихомирова (1852–1923), профессионального революционера, участвовавшего в подготовке покушения на императора Александра Второго, и вскоре после этого переменившего свои взгляды, вернувшегося в Россию в физическом и в духовном смысле, и ставшего убежденным сторонником монархии. В 1905 году им был издан замечательный политологический труд «Монархическая государственность» [12], в котором принципы монархии исследуются как с теоретически-правовой точки зрения, так и с исторической. Формы Верховной власти оцениваются автором в плане их нравственного потенциала, в свете их соотношения к Высшей объективной Истине, Богу. Самой низшей формой является демократия. В демократии у народа нет общей веры, все друг другу не доверяют, вся государственная конструкция представляет собой «систему сдержек и противовесов». Неустойчивость этой формальной конструкции нераздельна с лоббированием, коррупцией и угрозой превратиться в олигархию. Аристократия представляет выражение нравственного состояния общества, которое признает, что есть отдельные благородные люди, которым можно все-таки доверять. Однако большой проблемой остается выявить этих людей… И наконец, монархия есть, по Тихомирову, высшая в нравственном смысле форма власти. Но она предполагает существование общей народной веры в Бога, веры в то, что «сердце царево — в руце Божией» (Притч. 21:1), отношение к монарху как помазаннику Божию, и ответственность царя за народ перед Богом. Монархическая государственность есть не отвлеченно-политическая, а религиознополитическая форма власти. Вера, соборная молитва народа и царя есть духовная кровь, циркулирующая в общей церковной жизни, она дает людям органическое ощущение большой народной семьи. В монархическом государстве не нужны партии, распыляющие народную энергию, подменяющие заботу о стране заботой о партийных прерогативах. Монархическая форма правления позволяет объединить нацию как для решения насущных задач общества в мирное время, так и сплотить ее перед лицом внешних угроз. В инспирациях русской государственно-политической мысли православное монархическое государство является тем «Удерживающим» (Катехон), который препятствует наступлению эры Антихриста. Монархическое государство видит цель своего существования в сохранении христианской веры и организации всей жизни на основе Евангелия.

Армия и воинское дело. Все военные кампании православная Россия совершала под знаменем Христа. В истории наших побед мы видим всегда специальные молебны перед началом сражения. Святой благоверный князь Александр Невский, святой благоверный князь Дмитрий Донской, князь Дмитрий Пожарский, сам император Петр Первый, святой праведный Федор Ушаков, граф М. И. Кутузов и др. — все понимают воинское дело не просто как борьбу армий, а как богочеловеческое дело, в котором по воле Божией решаются исторические судьбы народов. Поэтому они нередко предписывают воинству перед началом сражения пост, усиленную молитву, а после победы благодарственный молебен. Ярчайшим выразителем русского понимания ратного дела был не проигравший ни одного сражения генералиссимус Александр Васильевич Суворов, сказавший: «Молись Богу — от Него победа. Бог наш генерал, Он нас и водит». Решимость, мужество, готовность на подвиг всегда отличали русского солдата, вдохновляемого Евангельскими словами Христа: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13). Христианское воспитание, молитва давали русскому воинству духовную силу одолевать сопротивляющегося врага, а победив, относиться к нему с милосердием. Эти заповеди всегда были фундаментом русской военной славы, и во время Великой Отечественной войны 1941–1945 годов многие советские генералы явно или скрыто следовали им. Русские солдаты всегда помнили, как благоверный князь Дмитрий Донской перед началом решающей битвы отправился в монастырь к преподобному Сергию за молитвой и благословением. Церковь не только благословляла русское воинство на освободительную войну, но беспокоилась о духовном состоянии воинов и после окончания сражений. Были установлены особые чины покаяния, духовной реабилитации солдат, прошедших через огненные искушения войны.

Геополитика. Истина универсальна. Истина христианства универсальна и должна охватить все. Поэтому с неизбежностью христианский мир превращался в империю. В древности это была Римская империя, потом Византия («Второй Рим»). С XVI века Россия осознает себя «Третьим Римом», которому Богом передано хранение христианской истины до конца времен. Империя — значит объединение многих народов под эгидой Царя царей, Белого царя. В своем историческом существовании Россия явственно демонстрирует это. На настоящее время в России проживают 190 народностей, 81% — русские. Империя всегда объединяет народы, но объединять можно по-разному. Великобритания, Испания, Франция дали примеры империй и колониальных завоеваний, которые принадлежат к самым мрачным свидетельствам истории. Ограбление народов, разрушение целых культур, прямой геноцид автохтонного населения… Не такова была политика русского Царя на новых территориях, включаемых в Российскую империю. Обычно это реализовалось через сохранение местных культурных традиций, местного самоуправления, национальной аристократии, с включением ее общероссийскую. Большой брат Россия нес народам, нередко враждовавшим целые века, мир и благосостояние. Вся деятельность государства на новых территориях вдохновлялась христианскими принципами, да и приходила обычно эта власть вместе с христианскими миссионерами. Эти миссионеры создавали, нередко, письменность для новых народностей, переводили Библию на автохтонные языки, устраивали школы, больницы. Создаваемые миссионерами монастыри были всегда не только духовными, но и культурными центрами. Русский народ, вдохновляемый и укрепляемый православной верою, построил империю, где под скипетром Белого царя мирно существовали множество народностей и религий. Лозунг «Москва — Третий Рим» по праву принадлежит нашему Отечеству[1].

Русское искусство (живопись) также вдохновляется идеей синергии. Шедевры русской иконописи, «Троица» Рублева, «Распятие» Дионисия, «Успение» Феофана Грека и др., созданы художниками, державшимися исихастской традиции, в сосредоточенной молитве искавших божественных вдохновений для своего творчества. Эти великие творения человеческого духа, покоряющие всех без различия конфессий людей культуры, суть продукты плавильной печи аскетических техник, в которых человеческий дух воспламенялся огнем Духа Божественного. Любопытно, что именно в XIV–XV веках, когда русская иконопись создает свои всемирно известные шедевры, намечается разделение путей искусства в Восточной Церкви и Западной. Западная традиция, не принимая паламистского учения об энергиях Божиих, понимает познание Бога и отражение его в искусстве как только косвенное, символическое, все более сосредотачивается на культивировании новых изобразительных техник (перспектива). Новое научное знание с опорой на математику, геометрию диктует и новые формы компетенций художника, новые требования его образованию. Эпоха гуманизма на Западе подготавливает Возрождение, с его пафосом человеческой самодостаточности, человека как «малого бога» (Пико делла Мирандола). Традиция православного искусства выходит из монастырей и крепко держится за христоцентричность в религиозном искусстве, и за исихастскую идеологию творчества как синергии с Богом, незаменимой никакой школьной научностью [14, гл. XII]. Искусство на Западе все более сосредотачивается на изображении телесных и психологических аспектов человеческого бытия, все более утрачивая связь с духовной жизнью в собственном смысле, пока вообще не превращается в Просвещении в светскую живопись. На Востоке же, в России заветы средневековой иконописи живы еще и в XVII–XVIII веках (С. Ушаков, А. П. Антропов, Д. В. Левицкий, В. А. Тропинин и др.). И даже во второй половине XIX века русские художники-передвижники, создавшие новую оригинальную традицию русской живописи, по-своему держатся христоцентризма. Отравленные духом своего времени, соблазнившись протестантским прочтением Библии в духе Д. Штрауса и Э. Ренана, они, как правило, отошли от церковного понимания Христа, однако образ Спасителя постоянно привлекал их внимание и был основой их моральной проповеди.

Русская литература притягивает к себе внимание народов всего мира сосредоточенностью на поисках смысла жизни, и этот смысл она находит именно в христианстве. В лучших своих образцах русская литература всегда стремилась быть учителем жизни. В условиях прогрессирующей эрозии христианской культуры она старалась сохранить и объяснить ту интуицию «внутреннего человека», о которой весь Новый Завет, все христианство. Даже в советское время, в удушающих условиях казенной богоборческой идеологии, изучение русской классической литературы воспитывало и просвещало сердца, помогало сохранить в народе христианские начала жизни и подготовить возвращение России к традиционным формам ее культурно-исторического бытия...

Особое место в отечественной литературе занимает тема Евангельского благоразумного разбойника. А. С. Пушкин в своей гениальной «Капитанской дочке», законченной в 1836 предсмертном году, обращается к этому сюжету, делая его, по-существу, стержневым для повести [2, с. 153–205]. Все общение офицера царской армии Гринева и бунтовщика Пугачева происходит в модусе преодоления той актуальной исторической действительности, в которой оба героя стоят по разные стороны баррикады. Человеческая взаимопомощь и христианское милосердие оказываются тем ключом, которым открываются двери нового мира, где уже отменяются неумолимо логичные — и в этой своей логичности сплошь и рядом бесчеловечные — законы обычной жизни, где два человека лицом к лицу встречаются перед лицом Вечности... Эти проникновенные диалоги влияют и на обычную историческую действительность, смягчают ее, облагораживают, вселяют надежду.

Если в «Капитанской дочке» тема благоразумного разбойника реализуется, так сказать, потенциально, то в «Преступлении и наказании» и других произведениях Ф. М. Достоевского она выступает актуально и явно. Вообще, Достоевский, как известно, всю жизнь мечтал написать большое произведение «Житие великого грешника». В архивах писателя остались наброски плана этого сочинения, а известные романы Достоевского оказываются лишь как бы попытками воплощения этого грандиозного замысла. Главной темой этого сочинения должна была стать именно история покаяния и исправления человека, пережившего глубокое нравственное падение, отвергшего Бога. Знаменитые диалоги преступников и «святых» в романах Достоевского есть все то же отражение евангельской крестной встречи Христа и покаявшегося разбойника Раха.

Настойчивые попытки Н. В. Гоголя воскресить «мертвые души» в продолжении своей «поэмы» — это еще один пример художественной реализации идеи благоразумного разбойника. Н. А. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо» (часть «Пир на весь мир») дал свое воплощение темы покаявшегося разбойника Кудеяра:

Днем с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил,
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.

Ищущий очищения и спасения Кудеяр идет именно в монастырь, эту духовную лечебницу русского человека, где происходит преображение человека-зверя в человека-ангела. Несмотря на ядовитую народнически-революционную концовку некрасовского «Кудеяра», великолепные стихи, а главное, фундаментальная значимость этой темы для русской духовности сделали свое дело: стихи эти превратились в народную песню, в «Легенду о двенадцати разбойниках». 

Наконец, в XX веке, в «Докторе Живаго» Б. Л. Пастернака проникновенные диалоги Антипова и Живаго опять дают нам новое воплощение все той же темы благоразумного разбойника, уже на новом материале огненных лет последней гражданской войны в России.

Почему же столь привлекателен сюжет благоразумного разбойника для русской литературы, для русской души? Основой этого, по нашему мнению, является исторически сложившаяся глубочайшая — порой до грани еретичества — жалостливость русского человека к человеку вообще. Образ Божий, отраженный в человеке, наделяет последнего возможностью бесконечного благородства. Перед лицом этой возможности все земные грани, иерархии, оценки становятся условными. Последняя Божественная правда может их всех разом отменить. Как бы низко не упал человек в нравственном отношении, не может он измерить бездны милосердия Божия. «...Да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанной благости и милосердия», — учит нас молиться Иоанн Дамаскин в молитвах на сон грядущий. Ибо так высок Бог христианства. И к этой высоте влечет Он верующих в Него. Вырастающее отсюда отношение к человеку в высшей степени антифарисейское. Все природные и социальные иерархии становятся условными, пластичными и как бы прозрачными. Иногда почти до нигилизма... Везде проступает самое важное — лицо. И несмотря на все исторические издержки русского варианта этого христианского персонализма, именно здесь находит русская культура истинное мерило человека. Рядом с высотой божественного призвания все мы — разбойники и дикие звери по отношению к ближнему... И все достойны жалости, и от всех нас Господь ждет покаяния... И этому учат нас русские монастыри и русские святые. «Бог есть на всяком месте, — пишет святитель Тихон Задонский, — и всякое дело наше и помышление видит, и слово слышит, и в книге Своей записывает, и воздаст нам по делам нашим на общем Суде. Внимай этому и вездеприсутствующего Бога пред собой полагай, и Его верой, правдой и доброй совестью почитай, и крайне берегись перед очами Его худое делать, и говорить, и празднословить, чтобы не прогневать Его и праведному суду Его не подпасть. Пред честным человеком и земной властью стыдишься и боишься что-либо худое и непристойное делать, тем более должно стыдиться и бояться это делать пред Богом, пред Которым весь мир как ничто» [8].

Музыка. Композиторы, профессионально зная всю силу мелоса, всегда понимали, что музыкальное искусство связано с глубинами нравственной жизни человека, и лучшие из них всегда чувствовали ответственность, которую они несут за свои произведения. Сама европейская музыка вышла из христианских храмов и монастырей. Православный монастырь всегда был очень чуток ко всем сферам человеческого творчества — и музыки в особенности. Отвержение инструментальной музыки, и тем более органа (механика!), пение a cappella, да и то, со строгой градацией стилей, знаменное пение — вся эта тонкая культура церковной музыки значительно повлияла на русскую музыкальную традицию. И не только в предыдущие века, но и в XX веке, примером чего могут служить, например, и «Вокализ» С. В. Рахманинова, и «Музыкальные иллюстрации к повести А. С. Пушкина “Метель”» Г. В. Свиридова.

Русская философия в своих главных деятелях была всегда религиозной философией. В русской философии было очень мало работ, посвященных проблемам чисто научного познания. Ее больше интересуют проблемы философии истории, антропологии, социологии. И везде, от Григория Сковороды до Флоренского и Лосева, она занята задачей гармонизации веры и разума. Аскетический опыт Православия, практика «схождение ума в сердце» превращаются в философии в концепцию целостной истины (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков). Именно с этой точки зрения критикует В. С. Соловьев западные традиции «отвлеченных начал», строит свою интегральную концепцию Единства истины, добра и красоты. В поисках истины философы посещают монастыри, беседуют со старцами, переводят и комментируют святоотеческую литературу. В атеистической советской атмосфере 50–60 годов XX века многие из советских философов полуподпольно открывают для себя сокровища русской религиозной философии, и для лучших из них эта традиция становится примером для подражания и проводником к церковной жизни.

Русская наука в лице своих наиболее ярких представителей всегда была одушевлена поиском связи истин отдельных наук с целостным пониманием мира. М. В. Ломоносов, Н. И. Лобачевский, Д. И. Менделеев, Н. И. Пирогов, И. П. Павлов, К. Э. Циолковский, С. И. и Н. И. Вавиловы, В. И. Вернадский и др., решая конкретные научные задачи, всегда умели видеть развитие своих дисциплин в перспективе общих философско-религиозных проблем бытия, проблемы места человека в космосе, проблем взаимосвязи природы и культуры. Отечественная философия и питалась их размышлениями, и сама всегда подталкивала их к целостному взгляду на мир и историю. Образ отвлеченной науки, «познания ради познания» никогда не был идеалом для отечественных ученых: «Наша наука служит или Богу, или мамоне, — писал В. С. Соловьев, — но кому-нибудь служить для нее неизбежно: безусловно самостоятельной быть она не может» [9, с. 230]. Сегодняшнее развитие науки остро поставило вопрос о пределах технологического вмешательства человека в природу, созданную Богом. Мир уже давно живет в ситуации экологического кризиса. Но особенно эта тема обострилась в связи с попытками технологического переустройства самого человека: генная инженерия, изменение пола, соединение человека с компьютером, утопия искусственного интеллекта, эвтаназия. Для науки все ясней становится необходимое требование: технологические вмешательства в человеческий организм (да и в природу в целом) должны сознательно контролироваться антропологическим нормативом, без чего эти вмешательства грозят вырождением человечества. Человек веками жил и ориентировался на Библейский образ человека, и своевольный и безрассудный отход от него может привести только к уродствам и катастрофе.

Монастырская культура всегда решала не только задачу молитвенного преображения человека, но и более широкую — задачу преображения всей природы. Монастырские сады и благоухающие скверы, монастырские трапезы, с благословением и поучением, монастырское хозяйство, упорядоченное и рациональное, заботливое, любовное отношение ко всей природе, монастырские животные, невраждебные человеку [4, с. 285–295]… Окружающие леса, поля, озера, воздух — вся округа монастыря освящалась живой водой благодати, бьющей ключом из православного культа. При сознательном отношении к природе как творению Бога, как иконе Бога, никаких экологических проблем не возникало. Эту идею центрированности русской культуры на монастыре хорошо почувствовал И. В. Киреевский. Он сам духовно был тесно связан с Оптиной пустынью, помогал переводить на русский язык греческих отцов. Ключевой идеей Киреевского-философа была мысль о построении философии на духовном опыте православных Отцов, об обретении целостного разума, как задаче русского любомудрия [3, с. 90–109]. Но со страниц его произведений, писем, заметок, обстоятельств его жизни на нас как будто смотрит еще более значительный проект: идеал жизни, центрированной на монастыре, как духовной сердцевине всей человеческой активности. «Не для всех возможны, не для всех необходимы занятия богословские; не для всех доступно занятие любомудрием; не для всех возможно постоянное и особое упражнение в том внутреннем внимании, которое очищает и собирает ум к высшему единству; но для всякого возможно и необходимо связать направление своей жизни с своим коренным убеждением веры, согласить с ним главное занятие и каждое особое дело, чтоб всякое действие было выражением одного стремления, каждая мысль искала одного основания, каждый шаг вел к одной цели. Без того жизнь человека не будет иметь никакого смысла, ум его будет счетною машиной, сердце — собранием бездушных струн, в которых свищет случайный ветер; никакое действие не будет иметь нравственного характера, и человека, собственно, не будет. Ибо человек — это его вера» [5, с. 334].

Эту идею соотнесения всей человеческой и общественной жизни с христианской святыней, с церковным культом, хорошо чувствовали и изображали многие русские мыслители. Ф. М. Достоевский в своем последнем романе описал жизнь и дискуссии в монастыре, где обсуждаются не столько даже личные проблемы, сколько общие проблемы культуры и политики. Для Н. Ф. Федорова идея центрированности всей культуры на центральном храме, Кремле, была одна из самых главных в его наследии [13, с. 185]. В дальнейшем свящ. Павел Флоренский прекрасно описал эту идею в своем незаконченном труде «Философия культа» [10, с. 51–98]. Важно отметить, что подобное понимание монастыря было не просто некоторым идеалом взаимоотношения религии и жизни в России, а представляло собой реальную картину монастырской жизни и ее значения для всего народа. Как справедливо писал И. В. Киреевский, Запад создал средневековые университеты, а в России их место занимали монастыри[2]. Монастыри осуществляли в России благородную программу образования, воспитания в человеке образа Божьего во всей широте и высоте этого спасительного делания.

На Западе монастыри также играли в Средневековье до определенного времени центральную роль в культуре. Но начавшиеся процессы секуляризации очень рано оторвали культурное творчество от литургических начал. Хотя память об этих христианских основах культуры сохраняется и по сегодня в сердцах духовно чутких людей (чему свидетельство, например, роман Германа Гессе «Игра в бисер»).

Русский монастырь как центр духовной жизни всего общества представлял и представляет собой — как показывает это и наша сегодняшняя жизнь — своеобразную икону национальной идеи России. В своей оригинальности, в своей особости вся русская культура проникнута православными энергиями, и сердцем этой культуры является именно православный русский монастырь. Этот факт не означает, что мы хотим насильно загнать всех в монастырь. Но все, кто ищет осознания смысла своей жизни и духовного просвещения, рано или поздно понимают, что тысячелетние религиозные традиции возникли не на пустом месте, что они есть найденные предыдущими поколениями ответы на глубочайшие мировоззренческие вопросы, что они есть те источники, которые питали нравственную жизнь и культуру народов раньше, и делают это сегодня. Россия несет всему миру свой идеал жизни, построенный не на случайных и всегда неполных данных научного знания, не на корыстных и нередко демагогических политических доктринах, а на твердом фундаменте богооткровенной христианской Истины. Нравственность, политика, наука, искусство, образование, мир, война, рождение и смерть — все сферы жизни должны быть соотнесены с христианским откровением, находя в нем свое очищение и освящение.

***

Петр Великий, к сожалению, не понял этой центрирующей роли Церкви и монастырей для всей культурной жизни России. Попытавшись сместить центр духовной жизни страны в область политико-научно-хозяйственную, он почти на два столетия лишил Русскую Православную Церковь естественной формы существования, и несмотря на цивилизационные успехи его царствования, вверг Россию в эксцентрическую форму своего существования, которая в результате в начале XX века привела к национальной трагедии.

Литература

1. Иоанн Корчуков, иеромонах. Роль монастырей в жизни Российского государства. Интернет-ресурс: https://monasterium.ru/doklady/ raznye-doklady/rol-monastyrey-v-zhizni-rossiyskogo-gosudarstva/ (дата обращения: 10.10.2022).

2. Катасонов В.  Н.  Хождение по водам (Религиозно-нравственный смысл повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка») // Христианство, культура, наука. — М. : Изд-во ПСТГУ, 2012.

3. Катасонов В.  Н.  Концепция целостного разума в  русской философии и  Православие  // Катасонов В.  Н.  Христианство, культура, наука. — М. : Изд-во ПСТГУ, 2012.

4. Катасонов В. Н. О возможности другой цивилизации в свете опыта святых // Катасонов В. Н. О границах науки. — М. : Изд-во «Познание», 2016.

5. Киреевский И. В. Критика и эстетика. — М. : Искусство, 1979.

6. Малофеев К. Империя. — М. : Издательство «АСТ», 2022. — Т. I–III.

7. Поселянин Е. Взгляд Петра I  на монашество и  попытки его преобразовать. Интернет-ресурс: https://pokrov.pro/vzglyad-petrai-na-monashestvo-i-popytki-ego-preobrazovat/ (дата обращения: 12.03.2023).

8. Свт. Тихон Задонский. Собрание сочинений. Т. 5. Наставление монашествующему, как поступать по обетам, данным при Крещении и  пострижении. Интернет-ресурс: https://religion.wikireading.ru/ h903SgdKaY (дата обращения: 10.10.2022).

9. Соловьев B. C.  Философские начала цельного знания  // Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2. — М., 1988. — С. 139–288.

10. Свящ. Павел Флоренский. Собрание сочинений. Философия культа (Опыт православной антроподицеи). — М. : Изд-во «Мысль», 2004.

11. Свящ. Георгий Флоровский. Пути русского богословия. — Париж, 1937.

12. Тихомиров Л.  А.  Монархическая государственность.  — М. : ГУП «Облиздат», ТОО «Алир», 1998.

13. Успенский Л. А. Богословие иконы Православной Церкви. — Париж : Издательство Западно-Европейского Экзархата, 1989.

14. Федоров Н. Ф. Сочинения. — М. : Изд-во «Мысль», 1982.

15. Хомяков А. С. Полное собрание сочинений. О юридических вопросах. — Издание третье. Т. 3. — М., 1900. — С. 335–337.

_________________________________________________________________________________________________________________________

1.  По теме империи см. обстоятельное исследование [6].

2. Характеризуя различие западного идеала жизни и русского, Киреевский писал: «…там схоластические и юридические университеты — в древней России молитвенные монастыри, сосредотачивавшие в себе высшее знание; там рассудочное и школьное изучение высших истин — здесь стремление к их живому и цельному познаванию; там взаимное прорастание образованности языческой и христианской — здесь постоянное стремление к очищению истины» [5, с. 289].

Источник: Катасонов В. Н. Русский мир и русский монастырь // Цивилизационная реформа Петра Великого и судьбы русской духовной культуры: сборник материалов научной онлайн-конференции. — М. : Институт Налследия, 2023. — С. 45 — 62.