Аннотация: В статье профессора ОЦАД, доктора теологии епископа Серафима (Амельченкова) рассматриваются созданные равноап. Николаем миссионерские переводы — сокровище, оставленное им для Японии. Миссионерская переводческая деятельность требовала от Святителя реше­ния сложной задачи — синтеза разнородных по сути своей библейско-христианской и на­ционально-японской традиций. Особенностью перевода на японский язык является его двусоставность: японский разговорный язык и фактически китайский письменный. Этим языком для архипастыря стал японский литературный язык — бунго. Благодаря исполь­зованию бунго свт. Николаю удалось удержать высокую планку языка перевода и избе­жать какого-либо просторечия и вульгаризмов в языке богослужения. Ещё одной зада­чей явился выбор лексики, необходимой для точного выражения богословских понятий. Был выработан на японском языке особый православно-богословский словарь. На япон­ский язык был полностью переведён Новый Завет и большинство богослужебных книг.

***

В миссионерской деятельности перевод Священного Писания и богослужения на язык обращаемого народа является одной из наиболее важных сторон. Это способствует органичному усвоению начал новой веры. Миссионерский перевод не толь­ко доносит смысл вероучения, но также помогает и самому миссионе­ру влиться в новую для него языковую среду, прочувствовать и понять особенности мировоззрения, мировосприятия другого народа. Так, сре­ди выдающихся переводчиков, чья деятельность была связана с рус­скими духовными миссиями за рубежом, особое место занимает свя­той равноапостольный Николай (Касаткин), архиепископ Японский.

Перевод на японский язык Священного Писания, богослужений, православной литературы святитель считал главным делом своей жиз­ни. Его соратник востоковед Дмитрий Матвеевич Позднеев сообщает:

«В настоящее время вообще работа миссии, в какой бы то ни было стране, не может ограничиваться одною устною проповедью. Време­на Франциска Ксаверия, бегавшего по улицам с колокольчиком и со­зывавшего таким путем слушателей, прошли. В Японии же, при люб­ви населения к чтению и при развитии уважения к печатному слову, верующим и оглашаемым прежде всего нужно давать книгу, напи­санную на их родном языке, непременно хорошим слогом и тща­тельно, красиво и дешево изданную. Особенное значение у нас име­ют книги, выясняющие вероисповедные разности с католичеством и протестантством. “Мне, [говорил преосвященный Николай,] мно­го раз приходилось быть очевидцем того, как наши христиане, воо­руженные знаниями, почерпнутыми из миссийских изданий, вели собеседования со своими соотечественниками католиками и про­тестантами и оставались победителями. Печатное слово должно быть душою миссии”»[1].

В своём прошении Святейшему Синоду от 18 декабря 1878 г. об «обе­спечении учреждения Миссии» архим. Николай привёл программу пе­реводческой деятельности:

«По Священному Писанию хоть что-нибудь для пользования есть; по части же богослужения ровно почти ничего нет, переведено толь­ко самое необходимое для отправления всенощной, литургии и со­вершения таинств. Оставаться далее при этом нет никакой возмож­ности, иначе в церкви явится протестантский произвол и неурядица.

Словом, перевод богослужения — дело существеннейшей, не терпя­щей малейшего отлагательства, необходимости. Для катехизатор­ской школы нужны дальнейшие учебники, для священников и кате­хизаторов — преимущественно религиозно-научные книги, для всех вообще христиан — книги религиозного содержания для чтения»[2].

Разработку конкретного плана работ он предложил возложить на начальника миссии, т. е. на себя[3].

Изучению культуры Японии и языку народа, её населяющего, свт. Николай отдал около пятидесяти лет своей жизни. Результатом его пе­реводческой деятельности стало создание православной общины япон­ских христиан в более чем 200 приходах с паствой, насчитывающей 34 тысячи прихожан. При нём в Японии было построено 182 храма, вклю­чая 8 соборов, открыта духовная семинария, катехизаторское училище, школы, иконописная мастерская. Осуществлялось издание 4 журналов: журнал «Вестник православия», женский журнал «Духовная красота», журнал «Основы православия», в котором печатались жития и пропо­веди святых, научно-философский журнал «Духовное море». С целью ознакомления японского народа с русской литературой было создано Общество переводчиков-японцев. Святитель Николай не только сам очень любил читать, но и знакомил свою паству с русской литературой. Ибо знание русской литературы, как справедливо считал святитель, не­обходимо для понимания культуры России, для изучения её. Благодаря трудам переводчиков из Общества переводчиков японскому народу открылся мир русской литературы XIX века — Пушкин, Достоевский, Тургенев и другие выдающиеся писатели и поэты[4]. Святитель говорил:

«Пусть переводят и читают <...> Узнав русскую литературу, узнав Пушкина, Гоголя, Лермонтова, графов Толстых, нельзя не полю­бить России»[5].

Для того, чтобы как можно более полно, более быстро перене­сти догматические основы православного христианского вероучения на почву традиционного японского мировосприятия, для полноцен­ного их соединения и слияния, святитель Николай применял особые

средства — языковые, или лингвистические. Такой как бы «окультурен­ный» перевод в целом стал основным методом миссионерского слу­жения святителя.

Миссионерская переводческая деятельность постоянно требова­ла решения очень сложной задачи — синтеза совершенно разнородных по сути своей национально-русской библейско-христианской и наци­онально-японской конфуцианской, синтоистской, буддийской тради­ций. Такое удивительное сочетание японских культурных и русских ре­лигиозных смыслов в языковой среде японского народа обрело свою особенную жизнь и стало частью их духовной традиции.

Следует отметить, что особенностью японского языка является его двусоставность. Дело в том, что в нём сочетаются японский разговор­ный язык и фактически китайский письменный. Присутствуют разные способы письма, фонетические знаки, грамматические конструкции, совершенно не похожие одна на другую, сочетание форм, требующих порой инстинктивного погружения в обороты разговорной и письмен­ной речи[6]. Всё это привносило дополнительную сложность в изучение, но в то же время утончало и обогащало перевод.

Приступая к изучению японского языка свт. Николай понимал, что овладеть этими навыками ему самому удастся только через ис­следование и непосредственное погружение в традиционную куль­туру и историю Японии. Досконально изучая японский и китайский языки, он постепенно смог читать аутентичные сочинения: синтоис­тскую и конфуцианскую литературу, «Сутры лотоса» и другие буддий­ские книги, японские исторические памятники «Кодзики» («Записи о делах древности» — древнейшая летопись Японии, VIII в.), «Нихонги» («Японские хроники»), «Дайнихон-си» («История Великой Японии») и другие сочинения. В предисловии к своему историческому исследо­ванию «Сёогуны и микадо» свт. Николай подчёркивал, что для верно­го понимания японской культуры

«...нужно изучить не костюм и внешние приемы японца, а его дух в историческом развитии, словом, изучить его литературу»[7].

А вот как описывает свт. Николай один из обычных этапов пере­водческого труда:

«Употреблены все меры ясно вразуметь и выразить текст; пред нами были: три греческих текста, два латинских, славянский, русский, ан­глийский, французский, немецкий, три китайских, японский, толко­вания на русском и английском, все, все лексиконы — каждый день, почти каждый час, приходилось копаться во всем этом...»[8].

Разумеется, такого качества переводческая работа требовала вы­сокой образованности от её исполнителей, и не случайно современ­ный японский исследователь русского наследия в Японии, состави­тель Дневников святителя Николая, г-н Накамура приходит к выводу:

«Судя по всему, в Православной Церкви в России зарубежное мис­сионерство было сферой, где трудились в основном люди интеллек­туального склада»[9].

Результатом обширной переводческой деятельности, сопряжён­ной с исследованиями в области лингвистики, требующими такого вы­сокого интеллектуального уровня, стало появление новой своего рода лингво-культурной среды, которая обогащала духовный опыт просве­щаемого народа. Начиная с трудов свт. Николая, миссионеры-пере­водчики выступали посредниками между различными культурными традициями, объединяя их, чтобы, погрузившись в новую для них язы­ковую стихию, познать и прочувствовать всю полноту мировосприя­тия другого народа.

Благодаря работам архипастыря и Русской духовной миссии япон­ской культуре эпохи Мэйдзи (1868-1912 гг.) стал доступен значительный свод текстов православной традиции, восходящей к древней традиции христианского Востока. И эти тексты (гимнографические, догматиче­ские, проповеднические, дидактические) не являются просто суммой различных по происхождению сочинений. Их культурно-историче­ское и вероучительное единство обусловило их полную взаимосвязь друг с другом, стало своего рода диалогом между этими текстами. Они насквозь пронизаны цитатами и аллюзиями, источником боль­шинства из которых является Священное Писание. Собственно, такая взаимосвязь, или интертекстуальность[10] — один из факторов, влияющих на выбор исходного текста при миссионерском переводе и усложняю­щих задачи переводчика. Поэтому все тексты должны быть переведе­ны как единый документ, иначе будет утрачена полнота представления о единстве Священного Писания и Священного Предания. Ибо когда перевод осуществляется с различных источников, а иногда это неиз­бежно, возникают серьёзные лексические и смысловые несовпадения. Святитель Николай отмечал:

«Натурально желается, чтобы японец всякое слово Священного Пи­сания, вошедшее в богослужение, нашел и собственными глазами видел в Библии; японцы же так охочи до того, и пытливость эта так законна»[11].

Иными словами, определённые фрагменты Библии, включённые в текст богослужения, переведённый с церковнославянского, не совпа­дали с теми же фрагментами в тексте Библии, переведённой с англий­ского или русского языков. А ведь именно опора на библейский текст определяет глубину текста богослужения, его включённость в тради­цию. Несовпадение текстов приводит к разрыву единого смысла, и та­кие просто технические трудности перевода вызывают серьёзные бого­словские проблемы. Таким образом, затруднения в выборе исходного текста ставят миссионера-переводчика перед проблемой перевода бо­гослужебных текстов на русский язык: славянский текст не расшифро­вывается, он не ясен. Об этом святитель писал:

«Ныне идет 4-ая глава Октоиха; переводится целиком все, что есть в славянском тексте. И вот тут-то видишь, как необходим перевод богослужения на русский или, по крайней мере, — приведение сла­вянского текста в удобопонятный вид. Иногда над одним стихом простоишь полчаса и более, чтоб только уразуметь смысл его...»[12].

Проблема перевода Священного Писания и текста богослужения на русский язык не была специфически церковной, она была связана со многими явлениями русской общественной и культурной жизни на­чала и середины XIX века. Собственно, и ныне эта проблема является

предметом острого обсуждения как в церковных, так и в нецерков­ных кругах[13].

Существенным аспектом миссионерской деятельности свт. Николая как переводчика был выбор языка для перевода на него тек­стов Священного Писания. Этим языком для архипастыря и его помощников-миссионеров стал на тот момент японский литературный язык — бунго. Язык этот появился во времена так называемой эпохи Хэйан (794-1185 гг.), которую называют «Золотым веком» культуры в Японии. И это вполне оправдано: именно в это время появились ве­личайшие литературные произведения, такие как «Гэндзи-моногатари» («Повесть о Гэндзи») и «Записки у изголовья». Произошло это не про­сто так. Дело в том, что незадолго до этого появились исконно япон­ские способы письма — хирагана и катакана. Изобретение собственной письменности дало огромный толчок развитию литературного японско­го языка. Так, на основе классического японского, на котором говори­ли аристократы эпохи Хэйан, и появился литературный язык «бунго». В дальнейшем произошёл ещё один интересный феномен: в то вре­мя, как разговорный японский язык продолжил видоизменяться, бунго как бы замер в эпохе Хэйан. Впрочем, это не помешало ему дожить вплоть до начала ХХ века и сохранить культурную значимость и до на­стоящего времени.

Во времена свт. Николая это был язык японского дворянства и аристократов-самураев, что несколько затрудняло его понимание для лю­дей более низких сословий. Но именно благодаря использованию бунго свт. Николаю удалось удержать высокую планку языка перевода и из­бежать какого-либо просторечия и вульгаризмов в языке богослуже­ния. Несмотря на то, что в области понимания текстов между образо­ванными сословиями и простым народом был весьма большой разрыв, в XX веке именно бунго стал языком православного богослужения в Японии, являя собой некий аналог церковнославянского в Русской Православной Церкви.

Ещё одной сложной задачей, стоявшей перед миссионером-пере- водчиком в области традиционной восточной культуры, является за­дача выбора лексики, необходимой для точного выражения богослов­ских понятий. Ведь неверно выбранный словарный состав языка может исказить смысл, неправильно сориентировать новообращённых, для ко­торых будет потеряна возможность найти различия между синтоист­скими, буддийскими и православно-христианскими понятиями. К при­меру, свт. Николай всячески старался избегать таких японских слов, как «до:» (выражаемым японским иероглифом Ш «мити»), что в пере­воде на русский означает «путь». Но вследствие этого перед перевод­чиком появилась ещё более сложная задача: избегая использования уже имеющихся в языке слов, нужно либо в самом тексте прибегать к истолкованию и пояснению различных понятий, а это, несомнен­но, может исказить исходный текст, либо для более точной передачи смысла следует обогащать словарный состав языка новыми словами.

Для достижения высочайшего качества переводимого текста, ар­хиепископу Николаю приходилось, конечно же, активно привлекать и образованных японцев. Понятно, что для этого была чрезвычайно важна сплочённость и доверие, ибо хороший, качественный перевод требовал нескольких кругов проверки. Особо сложные места перево­да не единожды уточнялись и исследовались. Сделанный перевод про­читывался в храме во время службы, о нём собирались отзывы, а труд­ные отрывки переводов или понятий рассылались по христианским общинам, потом опять собирались отзывы, а затем весь перевод сно­ва редактировался.

Но всё же, несмотря на помощь, основная нагрузка по перево­ду текстов лежала на самом святителе. Он был академически образо­ван, обладал широким кругозором, владел церковно-славянским, гре­ческим, китайским, японским и основными европейскими языками. Он мог целостно видеть смысл переводимого текста[14].

В результате таких сложных и скрупулёзных переводческих тру­дов святителем Николаем был

«...выработан на японском языке совершенно особый православ­но-богословский словарь, что представляет собой гигантскую, име­ющую большое научное значение, лексикологическую работу»[15].

Русская духовная миссия в Японии была официально основана в 1871 году. И постоянно вплоть до 1912 года (год кончины архипа­стыря) переводились тексты Священного Писания и богослужебной литературы. Каждый день в течение 30 лет, ровно в шесть часов вече­ра в келью свт. Николая приходил его постоянный сотрудник по пере­водам г-н Накаи. Он садился рядом с епископом на низенький табурет и начинал писать под диктовку переводы, наговариваемые ему свя­тителем. Работа продолжалась четыре часа. Откладывалась она толь­ко в дни вечерних богослужений и праздников. На японский язык был полностью переведён Новый Завет, часть книг Ветхого Завета, вклю­чая Псалтирь и все тексты Ветхого Завета, используемые за богослу­жением. Из богослужебной литературы были переведены на японский язык Служебник, Требник, Часослов, Октоих, Постная и Цветная Триоди, Общая и Праздничная Минеи, Ирмологий[16].

Высочайший уровень перевода священных и богослужебных тек­стов на японский язык, выполненных Русской духовной миссией, при­знавался представителями и других христианских конфессий, в то вре­мя открывших свои миссии в Японии. Новых публикаций русского перевода с нетерпением ждали представители протестантских и ка­толических церквей. Да и сам свт. Николай проявлял интерес к пере­водам текстов Священного Писания других конфессий, поддерживая дружеские отношения с переводчиками как в Японии, так и в других восточных странах.

Следует отметить, что успех Русской духовной миссии в Японии, несмотря на тяжёлые условия и малое число помощников начальни­ка миссии, стал возможен благодаря поддержке и самих японцев, уче­ников архипастыря — проповедников, катехизаторов, священников и учителей. Современники говорили так:

«Святитель Николай желал, чтобы японцы сами создали свой ду­ховный мир. <...> Нет сомнения в том, что широкая публика во­круг новоучрежденного им православного присутствия находилась под влиянием его духовности. Это влияние не было ограничено уз­кой сферой, но распространилось во всем японском обществе, где оно сохраняется и по сей день»^[17].

Резюмируя, необходимо подчеркнуть, что созданные свт. Николаем миссионерские переводы — это сокровище и богатое культурное наследие, оставленное им для Японии. Его труды исключительны и цен­ны не только по причине того, что сама японская культура столь от­лична от европейской, но и потому что личность архипастыря была многогранна и всесторонне развита. Он обладал чрезвычайной тре­бовательностью к себе, аскетизмом, собранностью и удивительной ра­ботоспособностью, которые сочетались с высокой образованностью, склонностью к научной деятельности и незаурядным литературным талантом.

Проповедь святителя Николая Японского — уникальный пример успешного миссионерского служения, основанного на созидательной энергии самого японского народа. В поиске новых слов, в стремлении облечь в новую форму словесный смысл, существовавший прежде в со­вершенно иной культурной традиции, миссионерский перевод святи­теля представляет из себя творческую, культуросозидающую основу деятельности человека. И даже краткий анализ сделанных им пере­водов позволяет сделать вывод о том, что этому выдающемуся архи­пастырю удалось найти все необходимые филологические средства для того, чтобы в непростой культурной традиции японского наро­да посеять семя, которое, по слову Спасителя, «упало на добрую зем­лю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать» (Мф. 13, 8).

Источники

Николай, иером. Сёогуны и микадо: Исторический очерк по японским источникам // Рус­ский Вестник. 1869. Т. 84. № 11. [Ноябрь]. С. 207-227; № 12. [Декабрь]. С. 416-460.

Николай, еп. Краткий миссионерский дневник с 18/30 июня 1896 года. [Продолжение с предыдущей, в красном сафьяне, книжки. Токио, Япония] // Дневники святого Николая Японского: [в 5 т.] / сост. К. Накамура. T. 3: 1893-1899. Санкт-Петербург: Гиперион, 2004. С. 328-838.

Николай Японский, свт. Видна Божия воля просветить Японию: сб. писем / ред.-сост. Г. Г. Гуличкина. Москва: Изд. Сретенского монастыря, 2009.

Литература

Акимова А. С. Святитель Николай Японский и Ф. М. Достоевский: исторические факты и их эпистолярные интерпретации // Филологический журнал. 2011. № 1 (18). С. 4-6. Антоний (Мельников), архиеп. Святой равноапостольный архиепископ Японский Николай // Богословские труды. 1975. Сб. 14. С. 5-61.

Вишнякова О. Д., Панькина Ю. А. Интертекстуальные включения в когнитивно-прагма­тическом и переводческом аспектах // Вестник Московского университета. Серия 19: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. № 4. С. 71-80.

Карташёва Н. В. Культурологические аспекты миссионерских переводов святителя Николая Японского // Вестник Московского университета. Серия 19: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2017. № 1. С. 90-103.

Кошелева Т. И. Интертекстуальность в религиозном дискурсе // Вестник НовГУ. 2008. Вып. 47. С. 75-77.

Кравецкий А. Г., Плетнева А. А. История церковнославянского языка в России: конец XIX- ХХ в. Москва: Языки рус. культуры, 2001.

Лихачев Д. С. Русский язык в богослужении // Церковнославянский язык в богослуже­нии Русской Православной Церкви: сборник / сост. Н. Каверин. Москва: Русский Хронографъ, 2012.

Накамура К. Дневники св. Николая Японского [март 2003 года] // Дневники святого Николая Японского: [в 5 т.] / сост. К. Накамура. Т. 1: 1870-1880. Санкт-Петербург, 2004. С. 11-56.

Позднеев Д. Архиепископ Николай Японский: Воспоминания и характеристи­ка. Санкт-Петербург: Синод. тип., 1912.

Потапов А. В. Переводческая деятельность святого равноапостольного Николая, архие­пископа Японского // Духовное наследие равноапостольного Николая Японского: к столетию преставления: сб. тр. науч. конф. Москва, 2012. С. 152-160.

Ушимару П., прот. Японское православие и культура периода «Мэйдзи» // Тысячелетие Крещения Руси: материалы Междунар. церков.-ист. конф. Киев, 21-23 июля 1986 г. Москва: Изд. Московской Патриархии, 1988. С. 225-232.

---

[1] Позднеев Д. Архиепископ Николай Японский: Воспоминания и характеристика. Санкт-Петербург, 1912. С. 13-14. [Приводится в современной орфографии.]

[2] Антоний (Мельников), архиеп. Святой равноапостольный архиепископ Японский Нико­лай // БТ. 1975. Сб. 14. С. 48-49.

[3] Там же.

[4] Акимова А. С. Святитель Николай Японский и Ф. М. Достоевский: исторические факты и их эпистолярные интерпретации // Филологический журнал. 2011. № 1 (18). С. 6.

[5] Позднеев Д. Архиепископ Николай Японский: Воспоминания и характеристика. С. 35.

[6] Ср.: Вишнякова О. Д., Панькина Ю. А. Интертекстуальные включения в когнитивно-праг­матическом и переводческом аспектах // Вестник Московского университета. Серия 19: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. № 4. С. 71-80.

[7] Николай, иером. Сёогуны и микадо: Исторический очерк по японским источникам // Рус­ский Вестник. 1869. Т. 84. № 11. [Ноябрь]. С. 208.

[8] Николай, еп. Краткий миссионерский дневник [26 ноября / 8 декабря 1896. Вторник] // Дневники святого Николая Японского / сост. К. Накамура. T. 3: 1893-1899. Санкт-Петер­бург, 2004. С. 417.

[9] Накамура К. Дневники св. Николая Японского [март 2003 года] // Дневники святого Ни­колая Японского / сост. К. Накамура. Т. 1: 1870-1880. Санкт-Петербург, 2004. С. 13.

[10] См.: Кошелева Т.И. Интертекстуальность в религиозном дискурсе // Вестник НовГУ. 2008. Вып. 47. С. 75-77.

[11] Николай Японский, свт. Видна Божия воля просветить Японию: сб. писем / ред. сост. Г. Г. Гуличкина. Москва, 2009. С. 117.

[12] Там же. С. 56.

[13] См.: Кравецкий А. Г., Плетнева А. А. История церковнославянского языка в России (конец XIX - хх в.). Москва, 2001. (Studia philologica). С. 16; Лихачев Д. С. Русский язык в бого­служении // Церковнославянский язык в богослужении Русской Православной Церкви: сборник / сост. Н. Каверин. Москва, 2012. URL: https://blagogon.ru/biblio/273/

[14] Карташёва Н. В. Культурологические аспекты миссионерских переводов святителя Николая Японского // Вестник Московского университета. Серия 19: Лингвистика и межкультур­ная коммуникация. 2017. № 1. С. 95.

[15] Позднеев Д. Архиепископ Николай Японский: Воспоминания и характеристика. С. 16.

[16] Потапов А. В. Переводческая деятельность святого равноапостольного Николая, архие­пископа Японского // Духовное наследие равноапостольного Николая Японского: к сто­летию преставления: сб. тр. науч. конф. Москва, 2012. С. 152-160.

[17] Ушимару П., прот. Японское православие и культура периода «Мэйдзи» // Тысячеле­тие Крещения Руси: материалы Междунар. церков.-ист. конф. Киев, 21-23 июля 1986 г. Москва, 1988. С. 231.

Источник: Серафим (Амельченков), еп. Миссионерская и переводческая деятельность святого равноапостольного Николая, архиепископа Японского // Богословский вестник. 2024. № 2 (53). С. 324-335.